Ледяной ксилофон. Проза XXI века. Марина Зайцева

для своих лет литературу. И она уже чётко могла расставлять для себя нравственные ориентиры. Она оценивала поступки любимых героев и даже старалась подражать им, брать с них пример, словно с реальных людей. Её любимыми героями были Овод, Спартак, Павка Корчагин, Тимур и пионеры-герои. Она смутно осознавала, что жестокая игра одноклассниц перешагнула ту грань, то табу, где кончается добро и начинается безнаказанное зло. И поняла, что все они ничуть не лучше её, раз продолжают упорно молчать и наслаждаться её отторжением.

      Эту злую и бессмысленную игру некому было остановить. Если бы… Самое худшее, что об этом бойкоте з н а л а такая «добрая и мудрая» их воспитательница Тамара Васильевна! Но не вмешалась, не остановила этот конфликт. Для неё все уже было решено: она написала о драке на картофельном поле докладную на имя директора школы-интерната. На днях должен был состояться педсовет, где решится судьба этой грубой, мерзкой, своенравной девчонки, не вылезающей из мальчишечьей одежды. И она собиралась твёрдо настаивать, чтобы её все-таки отправили в детскую исправительную колонию…

      Не выдержав продолжающегося демонстративного молчания девчонок, Машка вечером сбежала из интерната. На её отсутствие в первый день побега никто даже не обратил внимания. Многие из ребят знали, что в шестом классе н е р а з г о в а р и в а ю т с Машкой. Этому не придали никакого значения. Ну и что? Не разговаривают – и ладно. Мало ли кто с кем – по сто раз на дню – не разговаривает, дуется, а потом снова мирится.

      Первым тревогу забил Славка, когда увидел, что её нет ни в классе, ни в столовой, ни в спальном корпусе. Машку искали вокруг интерната, на чердаке, в Мишкиной голубятне, даже опушку соседнего леса всю проаукали. И, конечно, нигде не нашли. А она все это время – три дня и две ночи – просидела на болотистом островке недалеко от маяка, вокруг которого изобиловали другие такие же островки, окружённые коварными лагунными озерами, связанными с морем. Вот на такой островок она и попала, а потом не могла с него выбраться. Подступившая за ночь высокая приливная вода затопила брод, по которому она во время отлива легко перешла.

      Холода она почти не испытывала, потому что сентябрь в этих краях стоит ещё довольно тёплый. Больше всего её мучил голод. И она с сожалением вспоминала тот кусок хлеба с сыром, который она не доела на вчерашнем полднике. «Вот если бы я его тогда съела, – тоскливо думала Машка, – то мне теперь не так сильно хотелось бы есть. И зачем я его не доела или не положила в карман…»

      Но тут же её мысли о еде перебивались другими – о том, что случилось накануне. «За что они так со мной? Что я им-то всем сделала? Ладно, Римку ударила. Но ведь они-то чего влезли?» Потом её вдруг охватывало злорадство: «Чего, теперь ищете, небось? Испугались! Милиция узнает, этой Томке (так она уничижительно называла воспитателя) – первой не поздоровится! Ещё неизвестно, кто первый вылетит из интерната».