Отъ Міра Сего. Саша Андер

за-сыпки под стеклом и механизма преломления света меж отражающими поверхностями, (но какие они разные, все эти красивые виды, что в послании преломляются и сами, чтобы провернуть трубку для мгновенной фантазии на новом месте), но и тем, что могло бы ласкаться под теплым душем спадающего по каменным валунам водопада, словно роса с хвойной похвалой, и отбиваться бедрами Венеры с сиянием мельчайших осколков звезд из Эрмитажа в длящемся исполнении чувственного танца, обнажаясь от развевающихся под добрым ветром тканей с прорехами и ситцевыми заплатками, и погружаться фортепианными пальцами рук в растительность, поджимая пальцы стоп от дрожи, или, приподнимая пятки и,

      прикрыв веки, через которые прорывается рассеянный сквозь леса благостный и радушный солнечный свет, прижаться к ели, дубу, березе или клену, и остаться, чтобы «постоять лет сто» рядом, поскольку невозможно ходить, прогуляться, а уж тем более пробежаться, по Италии, которую так напоминает лесок, ведь можно только стоять, просачиваясь взглядом в вид в учебе воссоздавать мир не справа налево, но слева направо, в последующих зарисовках и записях в неуклюжем блокноте, «постоять лет сто с елью» или березкой, или вековым дубом, именно так в удивительном и поразительно точном высказывании, как и в его же Риме, узнанном в парке, спутника и одного из учителей Я., учителей для скромной нахлобученной на всем-повседневность потуги раскаленного ума, скрывающегося под инициалами Н.Б., с радужкой глаз, залитой цветом золотисто-коричневого ликера, но в сущности и в самом неоспариваемом факте переливающихся голубизной, глаз, в которых проплывает синева неба над Римом, в кашемировом аспидного цвета мундире с внутренней выделкой под синий цвет яиц странствующего дрозда (в схожем к нему фасоне еще Александр Сергеевич расхаживал в свое время как раз по этому парку), украшенном золотым шитьем и серебряными васильками на манжетах и прямом воротнике, а также пуговицами с личным девизом семейного дома «Cogito ergo cogitor» в лапах кучерявых гостеприимных львов, вылепленных рукой хозяйки Р. именитого дома, с блистательной костяной (но такой болезненной и одновременно выказывающей неописуемое наслаждение свободы, что можешь ходить, а если хочется, то и станцевать, выдавать Па на пятах, преодолевающее самое медикаментозно-въевшееся при распахнутых окнах и заполняющих все пространство стуках хирургической кувалды) тростью, Н.Б., на фоне которого внимательный взгляд на города, дорогих сердцу людей, одаренных, как и он сам, художественным вытачиванием уже некогда утраченного, лишь оседающего на старых мраморных мозаиках, поверх которых на новом греческом «пантареистически» выпишутся символы и животные, к будущему, которое не погасло – вот так, но в молчании речи и щебетании птиц с шелестом листьев и высоких трав, чтобы потом, незаметно для де-рева улыбнувшись, будто играясь в прятки, нестись по тяжеловесным мостам, не оборачиваясь,