Воспоминания ученого-лесовода Александра Владимировича Тюрина. Александр Петрович Тюрин

целый день. С первых сознательных лет я помню ее напряженный непрерывный труд. Зимою она вставала не позже шести часов, а летом – не позже трех часов утра. Ложилась она всегда позже всех. Редко ей удавалось отдохнуть днем на четверть часа или полчаса. Для нас, детей, она казалась вечно бодрствовавшей. Сферой ее деятельности было все, кроме полеводства, находившегося в ведении отца. Когда стали подрастать старшие дети, сестра и я, она взяла заботу о нашем обучении, так как отцу этим некогда было заняться.

      Она первая в семье почувствовала надвигавшийся кризис хозяйства и необеспеченность семьи. Аренда чужой земли всегда внутренне ее раздражала. Она желала иметь небольшое владение, но свое. Я не сомневаюсь в том, что жизнь в деревне ее не удовлетворяла. Она предпочла бы иметь небольшую усадьбу и дом в городе, чтобы вести полеводческое хозяйство на своем земельном участке вблизи города. В этом отношении между нею и отцом не было единства взглядов. Отец был человек большого размаха, с значительными организаторскими способностями. Маленькое хозяйство, хотя бы на собственной земле его никогда не удовлетворило бы. Из-за этого различия во взглядах между отцом и матерью мы продержались на арендованной чужой земле дольше, чем следовало бы, и в итоге дошли до разорения. Прозорливость матери в этом отношении была бесспорна. Аренду нужно было бросить добровольно, в начале 90-х или в конце 80-х годов. Тогда можно было бы избежать пережитой впоследствии катастрофы.

      Семья Василия Филипповича Колесникова (в центре). В заднем ряду Александр Владимирович и Иван Владимирович Тюрины (третий и четвертый слева). Мензелинск, 1909 год

      Переселение в город Мензелинск, в небольшой собственный домик и приписка к мещанскому обществу с получением мещанского земельного надела, а также последующая смерть отца, поставили перед матерью задачи исключительной трудности. С большим напряжением, но при помощи своих близких, она преодолела эти трудности. Подраставшие дети как могли помогали ей в хозяйстве. Я уехал из дома еще до переселения в Мензелинск, когда мне было только пятнадцать лет, и больше в семью уже не возвращался, лишь изредка заезжал как гость, сначала через два-три года, а потом значительно реже. Бывая у матери в такие приезды на короткое время, я чувствовал, что она, после переселения в Мензелинск, душевно успокоилась. Ее утешало сознание, что при всех трудностях жизни она и ее дети имеют свой угол, хотя и очень скромный, что она живет среди близких ей людей в своем городе, где она всех и ее все знают. Я никогда не видел ее веселой в Нижнем Тимергане, но в Мензелинске при встрече с нею мне приходилось наблюдать ее просветленное лицо с тихой улыбкой. Она прожила в Мензелинске в своем домике до самой кончины в 1933 году. На ее долю выпало много горя и страданий. В конце жизни она была измучена тяжелой болезнью, но перед смертью могла быть утешена тем, что близкие ей люди живы и здоровы. Мать и отец похоронены вместе