Дорогая буква Ю. Игорь Шестков

исчезнет, и все другие европейские культуры исчезнут, везде будут только мечети и озверелые муслимы… Еврабия. Они взорвут Кёльнский собор, они сожгут Дюрера и Кранаха в музее, они уничтожат все, что нам дорого.

      – Мы сами все это сделали 70 лет назад.

      – Исчезнет немецкая нация! Ты же дочь баронессы с 800-летней родословной, неужели тебе не жалко памяти предков?

      – Исчезнет, и бог с ней. Если мы останемся, то рано или поздно опять устроим фашизм…

      …

      А вот и маленькая иллюстрация.

      …Ехал я в эту новогоднюю ночь с моей немкой в трамвае домой из гостей. Где-то полвторого ночи. В трамвае ехали арабы. Из близлежащего «лагеря беженцев». Громко играла арабская музыка – это они свои смартфоны так настроили. Слышалась громкая речь. Грубая, чужая…

      Я видел, как арабы назойливо липли к немецким девушкам. Не насиловали, не лапали, а как-то наскакивали… Ржали и кривлялись, как обезьяны.

      Все немцы-мужчины – а их было человек восемь – ушли в другой конец вагона.

      Я давно ношу нож в кармане. Я готов был его вынуть и начать убивать пришельцев. Но я, конечно, никого не убил. А дома моя немка – сочувствующая беженцам, переводящая им деньги… сказала мне: «Ты так зло смотрел на эту веселящуюся молодежь… смотри, нарвешься».

      …

      О рассказе «Пальцев».

      Главной мерзостью советской школы – была тотальная ложь об истории СССР, прошедшей и актуальной. Экзистенциальная ложь. Лажа. Из этой генеральной лжи вырастали многочисленные побеги-метастазы.

      В этом небольшом тексте я сознательно не касался главного, чтобы не превратиться в эдакого назойливого антисоветчика, поводыря слепых. Хотя класс, мной описанный – это, конечно, модель СССР, в котором всегда кого-то успешно коллективно травили…

      Но… тут не одно «осмысление через описание», не только «вытеснение через запись», «покаяние, исследование» и прочее занудство. Тут создание новых, автономных миров на фундаменте хорошо знакомого материала.

      Еще раз подчеркну, материал в этом рассказе, конечно, знакомый, совковый, но смысл его переработки… цель… не социальная критика. Нет, тут ракета текста несется и несет читателя, строчка за строчкой, не в прошлое… прочь от него… а перпендикулярно… в метафизическую, иррациональную мглу, являющую собой суть жизни, субстанцию, не поддающуюся определению.

      …

      Виктору К.

      Сибирь забрала у меня отца – и теперь вашим великолепным чтением отдает мне долг. Этот рокот трущихся в стремнине камней, эта ледяная вода страшной речки… само небытие… и загробные видения… это то, о чем написан рассказ «Инеc».

      Ведь эмиграция – это жизнь после смерти. Попытка родиться вновь. Дыхание потустороннего я ощутил впервые тогда, осенью 1962 года. То, что я смог материализовать в тексте, вы смогли передать голосом. Почему нас не понимает читатель? Ведь впадение мертвых вод Стикса в нашу обыденность это не индивидуальное событие… нет, это происходит сейчас, на наших глазах… со всеми… об этом написано, и это надвигается и это слышно сквозь ваш голос.