Хроника барона фон Дитца. Том второй. Андрей Воронов-Оренбургский

несущий в клюве оливковую ветвь! Ёкарный ты бабай! – Суфьяныч не мог поверить своим глазам. Толстяк Буренков, до этого мученически зажимавший земляными ладонями уши, вдруг выбравшись из окопа, зачастил на карачках в сторону немецких цепей.

      – Григорич, куда?! А ну вернуться на позицию-уу!! – срывая голос, заорал командир пулемётного расчёта. – Назад, Бурё-онков! Наза-а-ад!!! Наза-ад!!!

      Но тот продолжал упрямо ползти. А к нему по центру и с флангов уже набегали штурмовики.

      – Уходи, Буренков!! Уходи-ии!! Я прикрою-у! – сквозь грохот боя долетело перекрученное-горячее суфьяновское.

      Буренков не останавливаясь обернулся, на миг показал своё грязное, несчастное лицо, – пухлое, по-детски сморщенное, зарёванное. В светлых глазах его скакал ужас.

      …В это же мгновение замешкавшийся на секунду стрелок Нечаев почувствовал, как из рук его с силой рванули мосиновскую винтовку: старший сержант Нурмухамедов, не сводя заворожённых глаз ползущего земляка, тянул к себе винтовку Нечаева.

      – Да погодь, погодь, Суфьяныч! Буренков, чай, нам не чужой…Ты чо, ты чо-о?! Тут разобраться надо…

      – Вот я и хочу это сделать. Согласно присяге…военному положению…Ослабь хватку, Нечай! Ну!!

      В руинах, напротив, на чёрной плоскости обгоревшего фасада вновь полыхнуло. Пули градом осыпали бруствер, хищно просвистели над головой.

      – Ах ты, сволочь толстожопая! Лесхозный выкормыш! – не обращая внимания на обстрел, зло прорычал Нурмухамедов. – Ты чойт задумал, гад?! В плен фрицу…решил сдаться? Ну, так я поцелую тебя пулей, мамкино горе. Чо б Меседу не позорил…

      Марат решительно передёрнул затвор, вогнал в ствол стройный, строгий патрон.

      – Ну, Петя, ну Петруччио…прощай, не думал я за тебя такое – мушка скользнула по толстому в складку затылку, вправо…влево…

      – Да погодь ты, погодь! – Нечаев Витька опять вцепился псом в цевьё винтовки.

      Марат резко повернул к нему перекошенное от гнева лицо, со свистом втягивая сквозь редут зубов воздух:

      – И ты туда же, ханурик?! К буржуйскому корыту поближе!

      – Не свирепе5й, сержант. Погодим, как свастики подтянутся. Еж ли чо, жахнем из пулемётов всех до кучи…и вся недолга.

      – Хм, гляди-ка…верно сорочишь, Нечай. Погодим малёхо.

      И тут в рысиных зрачках Марата вспыхнул многоглавый, как гидра взрыв, из огненной тьмы которого полетели оторванные головы, руки и ноги, сапоги и каски, плотно окруживших Григорича фрицев.

      – Ай-яй-яй-яй-яй!.. Уф Алла…Прости, братка! Прости, джигит…не понял я тебя…Не понял…Держи, винтарь. От души, Нечай…уберёг ты меня от греха. Пётр Григорич то у нас на поверку…вона какой геройский мужик оказалси!.. Ну, Буренков, мамкин ты сын…полный трындец!

      И уже по « линейке» крикнул:

      – Всем по места-ам! – кусая губы, он с болью оглядел оставшихся ребят. Их было меньше, чем пальцев на руках. – Беречь патроны! Стрелять прицельно!

      И вдруг дико, по-степному сверкнул татарскими