Слава России. Елена Владимировна Семёнова

свою голову Мономахов венец.

      – Когда при нем ты будешь, душа моя спокойна.

      – Мои силы не столь крепки… – вздохнул Ртищев. – Но я надеюсь, что кое-что успел и еще успею заложить в его душу… Однако же, я об ином хотел поговорить с тобою.

      – Слушаю тебя, благодетель мой.

      – Варваре твоей замужем быть пора. Она же мужеского пола дичится, но при том и в монастырь уходить не желает.

      При этих словах Андрей вздрогнул и напрягся, что не укрылось от внимательного взгляда пристально смотревшего на слугу Ртищева.

      – Чего ж ты от меня хочешь, Федор Михайлович? – глухо спросил Андрей.

      Ртищев помолчал, перебирая в пальцах лестовку, затем ответил:

      – Хочу, чтобы ты ни себя не терзал, ни ее.

      Андрей натянул поводья и остановил коляску, повернулся к Федору Михайловичу:

      – Чем же это я ее терзаю?

      – Тем же, чем и самого себя. Ведь люба тебе девка, разве я ошибаюсь?

      – Она как сестра мне… – хрипло ответил Андрей.

      – Я хотя и не поп, но негоже тебе врать мне, – покачал головой Ртищев. – Я не первый день на свете живу. Никогда она тебе сестрою не была. Даже когда ты ее полубесчувственную и насмерть перепуганную привез из Вологды. Видел я, как ты смотрел на нее.

      – Пусть так. Что же мне, единственное око вырвать, чтобы оно не соблазняло меня?!

      – А, может быть, лучше не око рвать, а сердце открыть – ей?

      – Оставь это, Федор Михайлович! – воскликнул Андрей. – Не терзай мне душу! Не искушай!

      – Прости, но буду терзать. Почему ты не хочешь поговорить с нею? Вы оба сироты, неволить вас некому. Оба вы в моем доме привечены, и оба получили бы от меня…

      – Довольно! – прервал Андрей, забыв от волнения, как следует слуге говорить с господином. – Посмотри на меня, Федор Михайлович! Да меня дети, что черта, пугаются, встретив! Я же урод! Калека!

      – Варвара не дитя, – спокойно отозвался Ртищев. – И не воск. Неужели ты не понимаешь, почему так дичится она всех возможных женихов?

      Андрей не ответил. Некоторое время молчал и Федор Михайлович. Не дождавшись ответа от слуги, он подвел черту волнительной для последнего беседе:

      – Ты единственный человек, которому она верит, к которому привязана. Я хочу, чтобы ты поговорил с нею по душам, не обманывая ни себя, ни ее.

      – Да ведь она ангел! Как я посмею говорить с ней в моем безобразии?!

      – Позволь ангелу решить вашу судьбу. Она много перенесла и заслужила это.

      – Нет, Федор Михайлович, я не смогу говорить с ней…

      – В таком случае поговорю я, – решительно сказал Ртищев. – Если я ошибаюсь, и девица вовсе не расположена к замужеству, а в тебе видит лишь брата, быть посему. Ни неволить ее, ни отправлять в монастырь я не стану. Если же я прав, то ты женишься на ней.

      – Лучше отошли меня в Крым, пленных вызволять! – вскричал Андрей. – Глядишь, когда меня не будет, она забудет меня, и сыщется для нее достойный жених. Ты прав, Федор Михайлович, она много перенесла