Эхо между нами. Кэти Макгэрри

щелкает костяшками пальцев и не смотрит мне в глаза. Мой желудок сжимается. Лео нервничает, и это из-за моей боли. Это единственное, что я бы изменила в Лео, если бы могла – ему становится неловко всякий раз, когда у меня болит голова.

      Я смотрю на огонь и даю Лео время подумать. К счастью, он всегда быстро возвращается в свое обычное состояние. Когда его кожа касается моей, я закрываю глаза и дрожу от счастья.

      – Могу я тебя кое о чем спросить? – наконец говорит Лео.

      Что угодно.

      – Конечно.

      – А каково это – иметь опухоль мозга?

      Я резко открываю глаза. Что угодно. Он мог бы задать мне любой вопрос, но решил спросить об этом? Разочарование очень похоже на гнев, и я снова падаю на спальный мешок, потирая слезящиеся глаза. Я могла бы сказать, что это из-за дыма от костра, но это не так. Лео, как всегда, разбивает мне сердце.

      Прочищаю горло, а когда наконец убираю руки от лица, то вижу, что Лео лежит на боку и наблюдает за мной. Я не знаю, что именно он хочет от меня услышать. Кроме врачей, он один из немногих людей, которые знают о моей опухоли. И ему известно столько же, сколько и мне. Вот что было бы, если бы я писала о ней в проекте по английскому языку.

      • У меня опухоль мозга.

      • Она маленькая, и с тех пор, как у меня ее нашли, она не выросла ни на миллиметр.

      • По словам врачей, она «безвредная».

      • Опухоль провоцирует у меня мигрень, но из-за ее расположения врачи считают, что операция и любое подобное лечение – это риск, на который они не готовы пойти в данный момент.

      • Наш курс лечения называется «бдительное ожидание», что означает ежегодное МРТ-сканирование.

      – Иногда у меня болит голова, – наконец отвечаю я и изо всех сил стараюсь не выдавать истинные эмоции. – Это единственное ее проявление.

      Лео смотрит мимо меня в темноту. Его глаза покраснели из-за огромного количества пива, что он выпил за вечер.

      – Я не это имел в виду. Тебе интересно, случится ли то, что случилось с твоей мамой, и с…

      Со мной.

      Лео замолкает, а я чувствую боль, будто он ударил меня ножом. Эта боль сильнее, чем головная.

      – Да, – говорю я хриплым шепотом. – Мне интересно.

      У моей матери была злокачественная опухоль. А моя – доброкачественная. Моя мать мертва, а я все еще жива. Рана у меня на душе из-за ее смерти все еще кровоточит, и мне не нравится обсуждать ее опухоль или то, как она умерла. Я сглатываю, чтобы справиться с комком в горле.

      – Но я знаю, что случившееся с мамой со мной не случится.

      Я этого не допущу.

      – Потому что у тебя другая опухоль?

      Другая ли у меня опухоль?

      – Да.

      И поэтому это не случится со мной? Нет. Перед маминой смертью мы очень долго разговаривали. Долгие дискуссии о ее выборе, моем выборе и о том, есть ли у меня вообще свобода выбора, если моя опухоль превратится в злокачественную. Кончина моей мамы была долгой и мучительной. Все свое оставшееся время, которое