Красное каление. Том второй. Может крылья сложишь. Сергей Николаевич Галикин

Яб-лоч-ко, куда ты ко-о-о-тишь-ся!

      В Вэ-че-ка по-па-дешь!

      Не воро-о-тишь-ся-я!» -лихо засмеялся  за дверями кто-то другой, не Гриня.

      -Гришка! Мать твою… на всю дивизию!

      -Да тута я, Мокеич, тута!  -Гриня бережно накидывает на узкие плечи комсвокора теплый английский бушлат, -я-то  им што… Рот гранатой рази  заткнуть… Тоскують, сволочи!..

      -Ты мне бабу… обещался к вечеру… раздобыть, -Мокеич отвернулся к набеленной стене, – для сугреву… души и тела?..

      Гришка хитро щурит глубокие узкие глаза, его широкие татарские скулы чуть играют, как бы перетирая мысли:

      -Так… Тело распрекрасно и спиртиком… отогреть можно, Мокеич, гы-гы-гы… А бабенку…, хм,  я тебе раздобыл уже, не мочалкой деланный…, -он присаживается на ободранный  пол рядом, вытягивает длинные в серых высоких валенках ноги, кладет на них красные  жилистые руки и сладко зевает:

      – Вот послухай… Тока вступили мы с нашим  штакором  в станичку,  я, памятуя твое указание, хе-хе-хе, -он усмехается, грозит пальцем и качает низколобой головой, -шныр-ряю по той станичке, как клоп по мотне. Гляжу, вышел один… одноногий да горбатый из крайней хатенки. Прислонил костыль к стенке, присел на скамью. Ну, думаю, наш, фронтовик. Подкатываю: здоров, служивый! Ба-ла-ба-ла, ба-ла-ла-ла… А имеется ли, спрашиваю,   у вас тута где молодка, нам подходящая? Даю ему папироску французскую, у ево и зенки на лоб от такой щедрости… С ерманского плену таковых не куривал, говорить. Да-а… А вдовица имеется, а как-же-с… Дочка волостного землемера, сам папашка-то убег с беляками, а у ей пацанчик на руках, трехлеток… Мается, бедная! Сама-то, говорить, баба справная, не шалава кака-нибудь, но хорошему человеку себя всегда… предоставить могеть…

      --Могеть? – Мокеич поднял серые глаза, сощурился в первый раз за день в робкой улыбке.

      -А то! – оживился Гришка, -я тут же – к ей. Пару ящиков тушенки в обе руки. Головку сахару. Так и так, мамзель, прослышал один мой товарищ… командир из офицеров старой армии, полный бант… да про Ваши немыслимые бедствия… А так же про Ваши коварные прелести… Гляжу, она сразу же и засочилася…

      -Ох, ты и плут! Собою-то  хоть… не дура?

      -Ну-у, Мокеич, первый раз штоль? Я твои антиресы знаю… Не рябая… Сисяс-тая!.. А так – худоба. А с чего ж ей преть-то?.. На все согласная.

      -Согласная? И… сам ты хоть не залез… на нее… ненароком? –нахмурился Мокеич, отодвинув цветастую занавеску и всматриваясь в темень за окном. В сенях затопотали, загалдели многие голоса.

      – Я поперед батьки… со своим… муда…м не лезу, -сочно зашмыгал носом Гриня, изображая обиду, – привести, штоль?

      -Погодь. Сеня уберется, тогда скажу… Ты… Выдь-ка  пока.

      -

                    В комнату с клубами морозного пара ввалился своей невысокой и громадной в волчьем тулупе фигурой Семен. Сам. Плотно прикрыл крашенную дверь, сбросил на пол закомевший на морозе тулуп, поводя плечами, прошел к столу, сел молча. На мрачном широком смуглом лице – ни кровинки. Поставил на стол тут же вспотевший полуштоф. Поднял густые, мокрые с мороза брови:

      -Я