Заветы старого мироведения. О Проявлениях Прави и Нави, Правильной Нави и Явных Наветах. Илья Николаевич Черных

забота, чтобы дети никогда не оставались голодными. Женщины, пережившие тыловые невзгоды войны, давали необузданную волю удовольствию кормить ребёнка, потворствуя своему древнему инстинкту. Мне приходилось сопротивляться изо всех сил. Настаивать было непросто, тем более, что готовили очень вкусно из прекрасных местных продуктов. Их сейчас уж нет в городах, заполненных дискаунтерами.

      Явно помнится, как бабушка перед обедом отправила меня с литровой эмалированной кружкой, чтобы я насобирал малины и вишни на вареники, пока она делала тесто. Я ушёл в большой малинник у забора. Почему-то почти вся малина шла в рот, а не в кружку. Когда всё-таки в кружке образовывалось какое-то количество, то было здорово набить полный рот ягодами и держать их пока они не кончатся там, превратившись в сок. Он проглатывался почти сам собою.

      Бабушка назвала меня «слишком городским» и за пару-тройку минут набрала кружку, добавляя с верхом вишни с соседнего с малинником дерева. Я почувствовал себя неуютно из-за того, что не понял «между строк», что надо было собирать-то срочно. Бабушка ловко слазила в погреб по приставной лестнице за сделанной намедни сметаной. Спешила потому, что «скоро уж вода закипит» и потому, что «сегодня ещё много дел сделать надо». Ей тогда было 50 лет. У неё всё «горело в руках».

      Нередко по вечерам к ней приходили подруги, подоив своих коров. Это была их короткая совместная «отдушина». Они пили чай из шиповника, листьев смородины, малины, лимона и ещё чего-то. У бабушки этот напиток получался «уж больно вкусным». В блюдечках перед гостями ставилось только что сваренное для них варенье-пятиминутка. Традиционно к вечерним посиделкам каждая из подруг приносила что-то: сметанку, творожок, яблоки или печево. Это всё ставилось на стол. Обсудив местные новости и чуть посплетничав, они выходили на завалинку и пели а капелла красивые русские песни «на голоса». На фоне безветренного заката песня лилась душевно и мощно. Я садился на маленькую скамеечку под раскидистым вишнёвым деревом и слушал их, смотря на закатные розовые облака сквозь листья и ягоды. Иногда к ним присоединялась бабушкина старшая сестра Прасковья Фёдоровна. Её просили петь «как Зыкина». Она пела неотличимо. Многие сегодняшние «звёзды эстрады» и близко не смогли бы так спеть. По сравнению с теми женщинами, они смешные и жалкие в своих силиконах и ужимках через ботулизм-токсин.

      Большинство из бабушкиных подруг остались вдовами. Их мужья погибли на той войне, где одурманенная пропагандой и первитином «цивилизованная Европа» пришла удовлетворить «справедливое» желание истребить их и их ненавистную русскость. Женщины вспоминали былое. И подшучивали друг над другом дружелюбно. Смеялись. Изредка от воспоминаний вместе плакали. После заката расходились по своим делам и домам, а мы шли «вечерять» при свете керосиновой лампы.

      Так проходил мой долгий-предолгий детский день.

      А как же было умильно проснуться летним воскресным утром