Угрюм-река. Книга 2. Вячеслав Шишков

в тайге трех спиртоносов, двух бродяг. Пристав пытками заставлял их покаяться в нападении на золотой караван. Опрашивались казаки. Офицерика увезли в город. Тюрьма в поселке еще не готова: увезли в город бродяг и спиртоносов.

      В полночь Прохор постучал к приставу.

      – Кто там?

      – Отопри.

      Прохор вошел с волком. Наденька схватилась за голову, она старалась улыбнуться, но широко открытые глаза ее враз налились мутью страха.

      – Вы убить меня не можете. – И Прохор сел в угол, за стол. – Волк разорвет вас обоих. Кроме того, я неплохо стреляю и… вообще вас не боюсь… – Он положил возле себя «браунинг».

      Пристав запахнул халат и переглянулся с Наденькой. Наденька холодела, у пристава шевелились усы и подусники.

      – Прости, Прохор Петрович… Но я догадываюсь, что ты сошел с ума.

      – С вами сойдешь, – мрачно, однако спокойным голосом ответил Прохор.

      – Может быть, чайку с коньячком?

      Наденьку не держали ноги, присела на стул.

      – Нет, спасибо, – сказал Прохор. – Твоего коньячка боюсь. Я со своим… – Прохор вынул из кармана недопитую молоденьким офицериком бутылку. – Ну-ка, поди-ка сюда… – Он постучал пальцем по этикетке на бутылке. – Марку видишь?

      – Вижу, – прошептала белыми губами Наденька.

      – Подай две рюмки – себе и Федору Степанычу.

      Наденька, переступая ногами, как лунатик, подала. Волк сидел возле хозяина. Прохор налил две рюмки.

      – Пей.

      Наденька, не дрогнув, защурилась и выпила.

      – Федор, пей!

      – Я не могу, уволь.

      – Я эту бутылку, найденную на месте нападения, следователю не отдал. Не отдал и твоего, Федор, парика с бородой и твоей шпоры. Когда тебя зацепил аркан, ты упал и задел шпорой за стремя.

      Пристав побагровел, бросился к Прохору и, перекосив рот, ударил кулаком в столешницу. Волк внезапным прыжком опрокинул его на пол. Наденька завизжала. Пристав поднялся, нырнул в другую комнату, захлопнул за собой дверь.

      – Надежда, не бойся, – сказал Прохор. – Жена моя надолго уезжает с Протасовым, ты переберешься ко мне сейчас же. Ты будешь моей. Говори, кто цыган?

      В глазах, в каждом мускуле, в каждой кровинке Наденьки отразилась страшная внутренняя борьба. Она мучительно искала в себе ответ. Она безмолвствовала.

      – Ну?

      Она безумно замотала головой и закричала:

      – Не знаю!.. Ничего не знаю!.. Миленький мой, Прохор Петрович… Ангел! – Лицо, глаза, губы смеялись, по щекам текли слезы страха и надежды.

      Дверь приоткрылась. Через комнату пролетели и упали к ногам Прохора сапоги со шпорами. Дверь опять захлопнулась. За дверью орал, ругался пристав.

      – Любишь?

      Наденька заплакала пуще, засмеялась, вся посунулась к Прохору, как к магниту сталь. Но волк оскалил зубы.

      – Кто цыган?

      – Не спрашивай. Не спрашивай… – шептала она, всплеснув руками. – Ведь он меня зарежет… Я вся в синяках… Спаси меня, миленький…

      – Пей!

      Через силу, вся замерев, вся содрогнувшись,