Угрюм-река. Книга 2. Вячеслав Шишков

безумствовать. Боже, что со мной? Я сумасшедшая или просто истеричка?

      Вечером потянуло к нему. Он один, уставший.

      «Конспект разговора»:

      Он. А! Вы?! Рад, рад… (Поцеловал руку.)

      Я. (Бросилась ему на грудь, заплакала.) Я люблю вас, люблю, люблю…

      Он. Кэтти, милая, что с вами? (Лицо его вытянулось, он сел.) Зачем же плакать?

      Я. Вы любите другую.

      Он. Хотя бы… Но, кажется, нет.

      Я. Тогда любите меня. Я больше не могу. Я – ваша… (В глазах моих потемнело, я повалилась на кушетку. Когда очнулась, он сидел возле меня, держал в своих руках мои похолодевшие пальцы, целовал их, гладил мои волосы.)

      Он. Знаете что, Кэтти, милая?.. Я дам вам брому, это прекрасно успокаивает нервы…

      Я. Благодарю вас… Вы трус, вы негодяй…

      – За что, за что?

      – Вы любите другую.

      – Успокойтесь, девочка, успокойтесь, милая…

      (Я истерически захохотала, укусила ему палец, стала тормошить его, он стал тормошить меня. Я щелкнула его по руке.)

      Он. Не требуйте от меня невозможного. Я могу принадлежать единой. Раз и навсегда. Вы не можете быть моей женой. А я не хочу быть подлецом. (Он, весь красный, с огненными глазами, сердито встал и перешел к столу. И от стола):

      – Я не узнаю вас, милая Кармен.

      – До свиданья, Протасов!..

      И я ушла.

      20 февраля. Снятся голые какие-то, горячие сны. Снится дьякон Ферапонт, этот верзила-мученик. Он будто бы вынул меня из теплой ванны, закутал в простыню, посадил на ладонь и шувыкал вверх-вниз, как ребенка. Я упала, вздрогнула, проснулась. А что ж?.. Чем не герой?.. Господи, какая скука! Хоть бы скорей Масленица. Всенощная кончилась, трезвон колоколов. Очисти, Господи, душу мою. А сердце просится в мир приключений, в мир сказок…

      12 марта. Ну вот… Как я буду говеть? Как открою свой грех отцу Александру? Никогда, никогда!.. Я просто скажу, что случайно ночевала в зимовье с каким-то мужиком-охотником… Ходила на лыжах, заблудилась, немножко выпила с ним, нечаянно охмелела. А впрочем, больше ничего и не было. И очень хорошо. И я по-прежнему чиста пред Богом и пред самой собой. Великий пост, благовест, капель, грачи кричат. А ты, бедная, бедная мама, спишь на погосте под крестом.

      Помоги своей дочке, помоги!»

      Кэтти положила перо, горячо перекрестилась, глянула за окно в месячную ночь.

      Пурги как не бывало, тишь, гладь, хмурый лес стоит по бокам, и казаки кончают ужин. Кто в повозках, кто у костров на потниках завалился спать. Двое часовых бодрствовали, кружились с дозором возле стана. Время от времени офицер подымал от седла голову:

      – Часовые!

      – Есть! На месте.

      Он молоденький, голоусый. Проведет благополучно караван, получит от казны награду. В тугой полудреме ему грезится шалунья, любовница пристава Наденька, она подарила ему бирюзовый перстенек, сшила теплый башлык из верблюжьего сукна. Да, жизнь хороша, но… вся в опасностях, дремать нельзя…

      – Эй, часовые!

      – Есть, на месте!

      Тут офицерик