Угрюм-река. Книга 2. Вячеслав Шишков

доводы за и против. Пять тысяч, конечно, деньги, но… Вдруг действительно пани Нина будет его женой. Тогда пришлось бы Парчевскому доплачивать приставу сорок тысяч из своего кармана.

      – Разрешите дать вам ответ через некоторое время.

      – Сейчас…

      – Не могу, увольте.

      – Сейчас или никогда. Найду другого…

      Парчевского била дрожь. Пристав подошел к нему, достал из кармана широких цыганских штанов бумажник и бросил на стол пачку новых кредитных билетов.

      – Сейчас… Ну?

      У пана Парчевского румянец со щек быстро переполз на шею. Синица, улетая, чирикнула в небе, и журавль сладко клюнул в сердце. Пять тысяч рублей, поездка в уездный город, клуб, картишки, стотысячный выигрыш.

      – Ну-с?

      – Давайте!

      Наденька постучала в дверь.

      – Успеешь, – сказал пристав и подал Парчевскому для подписи бумажку. Тот, как под гипнозом, прочел и подписал.

      – Спасибо, – сказал пристав. – Спасибо. Тут ровно тысяча. Извольте убрать. Моей бабе ни гугу. У бабы язык что ветер. Бойтесь баб… Фу-у! Одышка, понимаете. Ну вот-с, дельце сделано. Я должен вас предупредить, что Прохор жулик, я жулик, Наденька тоже вроде Соньки Золотой Ручки. Вы, простите за откровенность, тоже жулик…

      – Геть! Цыц!! – вскочил пан Парчевский.

      – Остыньте, стоп! – И пристав посадил его на место. – Вы ж картежник… Вы ж судились. Вы же переписываетесь с известным в Питере шулером. Ха-ха-ха!.. Думаете, я адресованных к вам писем не читаю? Ого!.. Итак, руку, коллега!

      Парчевский, как лунатик, ничего не соображая, потряс протянутую руку, вынул платок и, едва передохнув, отер мокрый лоб и шею. Пристав отпер дверь. Вошла Наденька.

      – Ого! Наливочка! Ну, за упокой души новопреставленного. Надюша, наливай!

      – Окро́пне, окро́пне!.. – шепотом ужасался по-польски Парчевский.

      X

      Так текла Угрюм-река в глухой тайге. Совершенно по-иному шумели невские волны в Петербурге.

      Впрочем, прошло уже несколько дней, как Иннокентий Филатыч покинул столицу. Он успел перевалить Урал, проехать пол-Сибири. Вот он в большом городе, вот он идет в окружную психиатрическую лечебницу навестить, по просьбе Нины, Петра Данилыча Громова. По дороге завернул на телеграф, послал депешу дочке:

      «Еду домой. Жив-здоров. Отечески целую. Иннокентий Груздев».

      Психиатрическая лечебница отличалась чистотой, порядком. Иннокентия Филатыча ввели в зал свиданий. Ясеневая мягкая мебель, в кадках цветы, много света. Чрез широкий коридор видны стеклянные двери; за ними мелькали фигуры группами, парами и в одиночку. Вошел молодой, с быстрым взглядом, доктор в белом халате.

      – Вы имеете письменное поручение навестить больного Громова?

      – Никак нет. Мне устно велела это сделать его невестка, госпожа Громова.

      – А не сын?

      – Никак нет.

      – Странно. Присядьте.

      Доктор приказал сестре принести из шкафа номер