Битум. Алёшка Сергеевич Емельянов

стареть,

      касается сеток держащих.

      Забвенья волшебный процесс,

      паденье в чужие глубины,

      где видится собственный бес

      и личное чудо меж тины,

      поднятье на высь ста идей.

      Ах, веер страничек волшебный!

      Подвал с разносолом затей,

      тюрьма или замок душевный -

      сей слиток и том, фолиант,

      вещающий голосом мёртвых.

      Сияю и гасну с ним в такт,

      ругая в нём тёмных и чёрствых,

      хвалю и роднюсь, и горжусь,

      что лично с ним нынче знакомый,

      и другом на время сгожусь

      ему, неживому, искомо…

      Вкушаю я блюдо из слов,

      кофейно-дегтярную жидкость,

      питаюсь сходящей с основ

      великого автора милость…

      Родительская спальня

      Открыта дверца саркофага,

      где двое спят в сухой тиши,

      не зная шума, воли, страха,

      среди зашторенной глуши.

      Сопят под личным одеялом

      в коробке, где привычно всё,

      две старой жизни с думой вялой,

      прижаты к низу, как лассо

      сонливым, в акте примиренья.

      Виной – усталость, боль в спине.

      По завершенью слов, кормленья

      в раю тенистом, на траве

      простынки, как Адам и Ева,

      солдат, что миром, чем войной

      побит сильней, супруга дева,

      слились с бельём всей сединой,

      под люстрой, что склонила главы,

      тремя бутонами пылясь,

      на низ глядит, немного вправо,

      увяв без влаги, приживясь.

      А шкаф-смотритель неусыпный,

      на стул с рубашкой опершись,

      пузато, дверцею не скрипнув,

      блюдёт спокойный сон и жизнь.

      Питание земли

      От солнца, умерших, не каясь,

      тепло забирает земля,

      и греется ими, питаясь,

      как люди едою, как я.

      И крутит их кожу и мясо

      песчинками, тьмой жерновов

      раба и носителя рясы,

      красавиц, собак и ослов…

      Их чин для неё одинаков,

      и, впрочем, одежд в узреть

      среди черновищи и лака,

      и тканей, чья участь – истлеть.

      Их лики на вид не святые,

      богатство осталось вверху.

      Взяв гнили сырые, густые,

      варганит и пенит в цеху

      замену, себе пополненье,

      добавив крупинок, корней,

      без спешки, огня и волненья -

      привычно, да так и верней.

      И капли, червей собирая

      в древесный сырой котелок,

      который костьми подпирает,

      чтоб сильно не вылился сок.

      Смешает, черпнёт то без стука,

      и выпьет, нутром всё вберёт,

      впитает молчания, звуки…

      Так