Дома моей души. Вера Позднякова

до Ишима, обе не могли вспомнить.

      Переступив порог родного некогда дома, Савишна обмякла и рухнула кулём на пол. Два дня они лежали без сил, в забытьи. Танет лежала рядом со Степанидой на чудной лежанке за печью, которую все звали полатями4. Ей не хотелось шевелиться, хотелось не открывать глаз и спать, спать. И во сне видеть её, красивую, в бальном платье и слышать:

      – Моя милая, Танет, не кажется ли Вам, сударыня, что Вы злоупотребляете благоволением Савишны, которая Вас чрезмерно балует!

      – Мамочка, но я люблю пирожки Савишны. Они такие вкусные!

      – Никак твоя девка на поправу пошла, пироги вспоминает. Да время – то не пироговое,– слышит она.

      Брат Савишны, который зовёт сестру без отчества, просто, Степанида, пугает Танет своей угрюмостью и бородой. Савишна уже поднялась, и потихоньку все говорят за столом.

      Танет пытается не дышать. Но Савишна уже склонилась над ней:

      –Барыня, Татьяна Васильевна! Голубка моя. Очнитесь, не пугайте уж и Вы меня!

      Танет открывает глаза и на минуту ей кажется, что ничего дурного не было. Вот Савишна будит её и сейчас войдет мамочка, пахнущая духами и скажет ей:

      – Милая Танет! Пора! Папа нас ждет в столовой к завтраку!

      –Ну, слава богу, глаза открыла. Сейчас, дитятко моё, покушаешь и совсем на поправку пойдешь. Вставай потихоньку, сердешная моя. Я уже пирожков тебе непременно сделаю.

      Брат Савишны подходит к Танет, смотрит, пугая её своей пристальностью:

      – Ты, это, Степанида, себе скажи и своей барыньке малой, что сейчас нет барьёв. Сейчас всеобщее равенство. И, если ты, Степанида, дура и не возьмешь в толк это, так хоть малую пожалей. Какая она теперь барыня! Танька она, твоя «внучка», а «дочка» твоя по дороге от тифа умерла. И не эта у неё фамилия, что ты сказала, а Кожанова она, как мы.

      И документы Ваши в поезде украли, а эти, что ты, дура, сюда притащила я уже сжёг.

      Вставай, сердешная, неча валандаться! Слышала, что я вам тут сказал. Запомни это накрепко, коли жить хочешь, да на нас зла не накликать.

      Так на полати свалилась без сил юная графинюшка Татьяна Васильевна, неполных десяти лет, с одной из известнейших фамилий, а встала Танька Кожанова, прислугова «внучка», «прижитая» дочкой Степаниды от рабочего на заводе, где они-де работали в Питере, да пострадали за революцию.

      Савишна намывала Таньку в лохани и просила её не обижаться на грубость её новых родственников. Не со зла они, а ради её же пользы.

      – Я всё поняла, Савишна. Вы не волнуйтесь. Ой! Бабушка, ты не волнуйся!

      Они обнялись и слёзы мешали им видеть друг друга.

      – Неча тут сырость разводить! Корми девку!– брат Савишны говорил сердито, но Танет, нет, Танька его уже не боялась.

      Федор Савич работал шкипером в порту. Весь их род испокон был связан с рекой, баржами и пароходами. Пропитание зарабатывал не плохое. Всё, что надо, в доме было. Да семья большая и все девки мал мала меньше, внучки, сын-то помер две навигации назад, а за ним и матка его, бабка ихняя. Да ничего, сдюжим. Огород кормит.

      Теперь золовка может идти в порт работать, Степанида

4

Полать – лежанка из досок между печью и стеной, чаще всего почти под потолком