БЛЕF. Николай Иванович Левченко

тех, кто любит дома мастерить и думает, что каждый навык в жизни может пригодиться, он должен пояснить: калам был изготовлен им из веничного сорго при помощи расплющенной столовой ложки, ржаного мякиша и старого гвоздя. Всё остальное Голубой мог выдумать, но в этом он бы мог поклясться… Да, когда чего-то сильно хочешь, то можно сделать что угодно, только чтобы не мешали! Глядя на оконное стекло с замерзшим оттиском своей ладони, он выпустил листок календаря из пальцев. Жизнь была как кисло-сладкий многослойный сэндвич, и приходилось его есть. Забот у персонала здесь хватало, сестра могла не относиться так участливо к нему и к этой паре. В присутствии врача она вела себя иначе. Такая вот хиазма и цезура с каждым появлением ее. В тот раз, когда она ушла, он вспомнил, что когда-то был женат.

      IV. Елена

      Не-тот и тот, кого она любила: стройный, смуглый, с густыми вьющимися волосами и византийским (где-то она вычитала!) профилем брюнет, отличный спортсмен, тайно-заядлый игрок в преферанс в укромных уголках амфитеатром забиравшихся под самый потолок и поутру считающих ворон аудиторий. И ко всему – неотразимый сын всесильного секретаря обкома, слывшего в народе покровителем наук, был всеобщим кумиром женских сердец и безотказной Архимедовой опорой все более входившего у абитуриентов в моду университетского промэка.

      Собственно, Мишелем стала называть его она: все ординарное к нему не подходило. Друзья же, Испанец и Лапа, «рыцари плаща и шпаги», между собой величали Кручнева – Крис. Тут было что-то чрезвычайно личное: может, из прошедшего римейка про ковбоев, который она тоже видела, но что не обсуждалось, или что-нибудь еще такое. Но что б о нем ни говорили после, это не имело ровно никакого отношения к малайскому кинжалу!

      Елена еще в школе была наслышана про это братство, да и жили они по соседству. Судя по молве, все трое составляли интеллектуальный клан неприкасаемых: дав клятву верности, стеной стояли друг за друга, от своих сверстников держались в стороне и больше никого в свой элитарный клуб не принимали. Зимой они все вместе занимались в легкоатлетическом манеже, великолепно были развиты физически и, несомненно, даровиты: от школьных физико-математических олимпиад с почетными призами и подарками, что было для людской молвы хотя и притягательно, но целиком непостижимо, до юниорских состязаний в фехтовании и каратэ. А вот…

      – Копеечка, Кристос внизу! – смешком передавалось в классе от окна в конце уроков.

      Заносчиво-грудастая не по уму, и неразменная, Копейкина как мартовская кошка тут же выгибала спину.

      На вкус Елены она была, пожалуй, что излишне тучновата, как рано повзрослевшая и переевшая рахат-лукума конкубина: ходила в розовых чулках, бахвалилась своей набедренной татуировкой с двумя лобзавшимися голубками, и несмываемой губной помадой в туалете. Перед своими однокашниками вечно задирала нос, а с теми, что постарше, флиртовала. При этом строила такую маменькину цацу, недотрогу, хотя в