Хранительница ароматов. Эрика Бауэрмайстер

день на равные части, а барометры превращали погоду в цифры. Колетт и Генри щелкали выключателями, и ночь уходила; они держали около уха маленькие коробочки и разговаривали с невидимыми людьми.

      Запахи этих новых вещей были необычными, слишком острыми и возбужденными, как будто они двигались очень быстро, чтобы не упустить из жизни ничего. К концу каждого дня я отчаянно нуждалась в запахе островной грязи под ногами, дыма из печи, овсянки и табака беглеца.

      Я никуда не вписывалась. Здесь не было нужды ходить за фуражом или добывать огонь. Колетт заваривала чай из пакетика, а не из типсов. Все навыки, которыми я так гордилась, здесь не имели никакого значения, а те, что мне были нужны, окружающим были совершенно непонятны. Ночью я засыпала и во сне возвращалась на остров, надеясь найти свой дом, но просыпалась с криком.

      У Генри, русалочьего человека, были седые волосы, но двигался он с гибкой энергией гораздо более молодого мужчины. Он проводил все свое время, работая неподалеку, и стук его молотка обеспечивал ровный ритм дня. Находясь внутри дома, он был тих и ненавязчив. Я видела, что он наблюдает за мной, ожидая вопросов. Папа обычно проделывал это с цыплятами, когда они были взволнованы: стоял в курятнике, пока они не успокаивались. Воспоминание было жгучим, острым и шипящим. Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что его больше нет?

      – Как вы меня нашли? – наконец спросила я Генри.

      Я откладывала это, подозревая, каков будет ответ.

      Он посмотрел так, словно что-то решал. Затем сказал:

      – Старик Дженкинс, который тоже живет на островах, нашел твоего отца…

      Колетт вышла из кухни и едва заметно покачала головой. Генри смущенно кашлянул.

      – Мне жаль, Эммелайн, – проговорил он.

      Моя вина. Моя вина. Моя вина.

      – Мне пришлось ждать подходящего прилива, чтобы пройти через ваш канал, – продолжал Генри. – Было мучительно знать, что ты там совсем одна.

      Я сосредоточенно разглядывала свои руки, лежащие на коленях. Совсем не хотелось думать о тех днях. Рука Колетт мягко взяла меня за плечо.

      – Помню, как твой отец принес тебя сюда.

      Ее слова заставили меня поднять глаза.

      – Что?!

      Она кивнула.

      – Ты была крошечная, едва ходила. Мы понимали, что твой отец боролся с чем-то или с кем-то. Как и очень многие, кто сюда приезжает, знаешь ли. Что было определенно ясно, – добавила она решительно, – так это то, что он любил тебя. И мог о тебе позаботиться. В противном случае я бы никогда не позволила увезти тебя на тот остров.

      Генри кивнул.

      – Мы ничего не имеем против уединенного образа жизни, но не терпим жестокости, – сказал он. – И по тому, что твой отец просил, когда вы обосновались на острове, стало понятно, что у вас все в порядке.

      – Что вы имеете в виду?

      – Он оставлял мне записки в пустых коробках. Сообщал, когда тебе хотелось чего-то особенного.

      Синий дождевик. Книги и шоколад.