Побеги древа Византийского. Книга вторая. На перекрёстках двадцатого века. Владимир Волкович

гостями на празднике были Григорий Иванович Котовский и Николай Криворучко. Командир корпуса распорядился выделить молодым комнату в общежитии красных командиров.

      А вскоре произошло трагическое событие, потрясшее 2-й кавалерийский корпус. В августе в совхозе Чабанка был убит Григорий Котовский. Целый год длилось расследование, хотя стрелявший был известен сразу: он сам явился к жене Григория Ивановича и признался в убийстве.

      Николай Криворучко, принявший корпус после гибели своего командира, рассказывал позже Михаилу, что дело это сразу затребовал к себе Фрунзе, которого также через три месяца не стало. Убийца Григория Ивановича был взят под стражу, но суд затягивался.

      – Понимаешь, – говорил Криворучко, – здесь цепочка прослеживается: убирают людей, которые кому-то мешают во власти.

      Михаил сразу вспомнил слова Котовского о борьбе между «бывшими своими».

      – Чем же они могли помешать? – задал он вопрос не столько Николаю, сколько себе самому.

      – Сильные, талантливые и самостоятельные люди, пользующиеся доверием войск, народа и партии, способны на смелые, неординарные поступки. Власти проще ставить на такие ответственные места своих доверенных, слепо и беспрекословно исполняющих их указания, – поделился своими мыслями Николай.

      – Кто же они, эти люди, раболепствующие перед властью?

      – Не знаю.

      – Посмотрим, кого назначат народным комиссаром и председателем Реввоенсовета вместо Михаила Васильевича, – заявил Михаил, выразительно глядя Криворучко в глаза. Он хотел увериться, что с ним можно говорить откровенно.

      – Это станет известно буквально на днях, – ответил тот, так же пристально глядя на Михаила.

      – Я буду уже в Москве, – заметил Комнин, – так что не знаю, когда мы с тобой снова встретимся.

      – Всё тайное когда-то становится явным, – загадочно произнёс на прощанье Николай.

      Уже по приезду в столицу Михаил узнал, что на место Фрунзе назначен Климент Ефремович Ворошилов.

      Ранняя весна пришла в этот год на землю московскую. Только не с ласковым тёплым солнышком, а с промозглой холодной сыростью. Температура словно застыла на нулевой отметке термометра, холодный ветер обжигал лицо, под ногами хлюпала грязно-серая каша из воды и полурастаявшего снега.

      Михаил вошёл в знакомую квартиру. Брусилов полулежал на кровати, одетый в тёплую куртку. Нога была укутана.

      – Здравствуйте, Алексей Алексеевич!

      – Здравствуй, Михаил! Прости старика, только что пришёл с процедуры, ногу прогревали. Нездоровится мне что-то, знобит постоянно, вот и прилёг, – словно оправдывался Брусилов.

      Михаил взглянул на его бледное лицо, на котором отчётливо выделялись подёрнутые влажной плёнкой глаза и усы.

      – Беречься надо, Алексей Алексеевич. У вас тут прохладно, так и простудится недолго.

      – Да уж, видимо, долго не протяну… Всё к тому идёт… под уклон.

      – Ну что вы! Ум у вас ясный, мышление чёткое. Нас ещё переживёте!

      – Ум-то ясный,