Дочь Рейха. Луиза Фейн

добавляет он и широко улыбается. – Давай здесь, на мосту, в семь утра, в следующее воскресенье.

      – В следующее не могу. Я уезжаю в лагерь с отрядом БДМ. Мои родители не хотели, чтобы я вступала, но в декабре это стало обязательным для всех арийских детей, так что пришлось им смириться.

      – Тогда через две недели?

      – Хорошо, через две.

      – Только никому ни слова. – Вальтер делает строгое лицо и грозит мне пальцем.

      Я киваю, торопливо перехожу на другой берег и сворачиваю в сторону города, который уже начинает просыпаться.

      – Идем, Куши, – окликаю я пса и оборачиваюсь.

      Вальтер уходит: спина прямая, в руке корзина.

      Вдруг он тоже оборачивается и улыбается, увидев, что я смотрю ему вслед. Сердце подпрыгивает у меня в груди, и всю дорогу до дома я лечу как на крыльях.

      3 августа 1937 года

      Ботинки Эрны хрустят по горной тропе за моей спиной.

      – Посмотри, какая красота! – восклицает она.

      Ее лицо блестит от пота, но косы по-прежнему гладкие, и форма в полном порядке.

      Усыпанная булыжниками тропа уходит круто вверх. Мы так давно карабкаемся по ней на адской жаре, что никакой красоты я уже не вижу. Вся взмокшая, я останавливаюсь, вынимаю носовой платок и вытираю им шею, для чего мне приходится сначала отлепить от нее растрепанные, лохматые хвосты, в которые давно превратились мои косы.

      – Я все ноги стерла, – жалуюсь я. – Ботинки новые. Надо было разносить их еще до похода, – добавляю я, морщась на каждом шагу.

      – Страдание хорошо для души. Укрепляет характер.

      – Спасибо большое, но с характером у меня и без мозолей все в порядке!

      Слезы начинают щипать мне глаза.

      Эрна оглядывается назад, но весь наш отряд еще далеко позади, а вожатые почти так же далеко впереди. Значит, никто не увидит меня в минуту слабости.

      – Давай, Хетти, до вершины совсем немного осталось. Последний рывок – и будем обустраивать лагерь. Ты же помнишь, герр Гитлер хочет видеть нас, девочек, сильными, пышущими энергией и здоровьем.

      – Когда мы окажемся наверху, я лягу прямо на землю и больше не встану.

      – Ну и шуточки у тебя, Хетти, – смеется Эрна.

      – И вовсе я не шучу! – При каждом шаге задники новых ботинок сдирают мне кожу с пяток.

      – Идем, старая ворчунья, гляди веселей! Фройляйн Акерман уже наверху, и, если ты постараешься хорошенько да еще улыбнешься ей пошире, она, может быть, даст тебе значок!

      Эрна уходит вперед и вверх по крутой тропе, ее сильная спина маячит передо мной. Распухший язык прилип к нёбу, и мне начинает казаться, что дыхание у меня такое же кислое, как и настроение. Но Эрна, словно читая мои мысли, – не в первый уже раз – звонким чистым голосом затягивает «Песню юных странников».

      Когда шагаем мы бок о бок и песни старые поем,

      Вторит нам лесное эхо, и знаем мы,

      Что с нами в ногу время новое идет.

      Веселая песня поднимает мне настроение, и ноги невольно начинают двигаться в такт знакомой мелодии, столько раз слышанной,