Я – дочь врага народа. Таисья Пьянкова

со двора – уйти молча, сделала пару шагов, но спиною всё-таки спросила:

      – Не она ли вчера перед аптекарем у Сибторга хорохорилась?

      – Отхорохорилась, значит, – ответила Зинаида. – Днём солдат к нам в госпиталь долечиваться прибыл; он своими глазами видел, как Александру прямо из хирургической палатки забрали энкавэдэшники. Вот Ивановну и скрутило…

      – Ну а чё от меня ты хочешь? – так и не повернувшись, спросила Фетиса.

      – То и хочу, что Нюшка заболела – простыла. В детской больнице нету мест, так её к нам в госпиталь положили.

      – Положили – выхаживайте. На то вы и дохтора.

      – Но, Фетиса Григорьевна, вы всё-таки девочке какая-никакая, а родня…

      – Родня – от юбки мотня. Ежели взять по мне, так пусть они хоть все попередохнут…

      Она уж было подготовилась к ругани, да Зинаида шагнула к себе во двор и задвинула на калитке щеколду.

      Фетиса направилась домой. У своих ворот плюнула в отпечаток девичьего сапога, да только вдруг присела на корточки, скособенила голову, приглядываясь к следу, потом вскочила, побежала за ушедшей, но тут же опомнилась, развернулась и крупно пошагала к себе во двор. Однако в избу не свернула, а прямиком направилась в летник, где села на скамью и стала складывать кусочки памяти – составлять одну из картин былого.

      Одной из зимних ночей запрошлого года в доме оставались Мария да Сергей, Фетиса возвращалась с поездки ранним утром. Шагая своим переулком, она увидела по снегу женские следы. Её озадачило то, что следы вели к ней во двор. На крыльце же ими был вытоптан целый точок. Там явствовали ещё и отпечатки зятевых костылей. Увиденным наполнило Фетису, как ядовитой отрыжкою. Тогда Фетиса ударом плеча высадила в доме дверь…

      Былая картина вспыхнула теперь с такой силою, что Лопаренчиха бросилась в дом, но у крыльца опомнилась. Войдя в кухню, заглянула в комнату. Гости почивали. Осип лежал на диване, Фёдор на кровати, хотя с вечера она кинула ему на пол ватный тюфяк. Из-под подушки Фёдора выглядывал уголок чемодана.

      В душе Фетисы от увиденного появилась какая-то пустота, словно что-то она проглядела, до чего-то не дошла умом.

      Лопаренчиха машинально сняла с себя телогрейку, взамен надела полушубок. В сенях взяла вёдра, коромысло – отправилась на водокачку.

      У калитки, вперемешку с Зинкиными, увидела собственные следы, опять вспомнила девичьи, запрошлые, сказала безо всякой страсти:

      – Ой, Зинка, Зинка! Догадайся я тогда, что это ты натопала, вышли бы тебе боком мои спички…

      Тогда зять Лопаренчихи Сергей Никитич Быстриков был удивлён настолько, словно тёща влетела в комнату на метле.

      – Кто? Отвечай!

      – Вы о чём? – не понял Сергей.

      Но Фетиса на его вопрос так саданула кулаком по столу, что огонь в настольной лампе погас. Зато сама она вспыхнула голосом:

      – Допрыгался?! Доучился?! Девок по ночам принимать…

      В ничтожном свете грядущего дня Фетиса покосилась на лежащую в постели Марию, которая показушно отвернулась лицом к стене, дозволяя матери блажить