Александр Суворов. Сергей Тимофеевич Григорьев

ночи на гумнах деревни с подветренной стороны пылало множество костров. От огня оплывал и оседал снег. Поспели каши, заправленные салом и щедро сдобренные стручковым красным перцем. Солдаты наелись и повеселели. Послышались песни. Уже никто не хотел оставаться в дымных избах – все выбрались на волю, к огням. Между кострами шныряли в полушубках, подметая полами снег, мальчишки и девчонки. Суворова звали от одного огня к другому: «Подите, господин капрал, и у нас погрейтесь!» Внезапно перед Суворовым предстал Петров, веселый, в чьих-то стоптанных валенках и хмельной, – видно, в деревне сыскалось и вино.

      – Вот он, наш капрал! Ура! Спляшем! Знаете «Слушай, радость!»?

      – Как же не знать, знаю. В деревне рос!

      – Ребята, становись кругом!

«Слушай, радость!»

      Образовался широкий круг. Посредине, между жарко пылавшими двумя кострами, оставались только Суворов и Петров.

      – Девкой будете или кавалером? – спросил его Петров.

      Суворов, не отвечая, приосанился и, сняв шляпу, церемонно поклонился Петрову, потом неожиданно запел басом:

      Слушай, радость, одно слово!

      Где ты, светик мой, живешь?

      Там ли, где светелка нова?

      Скажи, как ты, мой свет, слывешь?

      Как и батюшку зовут,

      Расскажи все, не забудь.

      Что спешишь теперь домой?

      Ах, послушай! Ах, постой, постой!

      Петров по-бабьи метнул глазами на Суворова, потупился, повернулся к нему спиной и ответил тоненьким притворным голоском:

      Полно, полно, балагур!

      Мне пора идти домой,

      Загонять гусей и кур,

      Чтоб не быть битой самой.

      Тебе смехи ведь одни,

      Не подставишь ты спины.

      Поди, поди, не шути!

      Добра ночь тебе! Прости, прости!

      Суворов приложил шляпу к сердцу.

      Ты не думай, дорогая,

      Чтобы я с тобой шутил.

      Для тебя, моя милая,

      Весь я дух мой возмутил.

      Что спешишь теперь домой?

      Ах, послушай! Ах, постой, постой!

      – Уговаривай, уговаривай! – поощряли Суворова из круга.

      Но «девка» не сдавалась… Петров сделал уморительную старушечью рожу и, жуя конец посконной тряпки, повязанной на голове, шамкал:

      Господин ты мой изрядной,

      Как ты можешь говорить со мной,

      Девкой неученой,

      Я не знаю в свете жить.

      Я советую тебе выбрать равную себе.

      Поди, поди, не шути! Добра ночь тебе!

      Прости, прости!

      Петров низко поклонился Суворову, коснувшись пальцами земли. Суворов лихо закрутил воображаемый ус, обошел Петрова кругом вприсядку и возобновил ухаживание:

      Ах, свирепа, умилися,

      Не предай меня в тоску!

      Не хочу слышать про ту,

      Про притворну красоту.

      Что спешишь теперь домой?

      Ах, послушай! Ах, постой, постой!

      – Держи ее, держи! – взволнованно кричали из круга одни солдаты.

      – Девка, не сдавайся, беги! – советовали другие.

      Петров кинулся