Искусство неуправляемой жизни. Дальний Восток. Леонид Бляхер

«защитный слой».

      Идеальная задача такого порядка состоит в том, чтобы, не входя в открытый конфликт с властью, выстроить собственную систему институтов, обслуживающую локальную экономическую активность, защищающую «серые зоны», где возможно сколько-нибудь комфортное существование. Основой порядка здесь могут быть родственные и местнические связи, дружба и т. д. О роли этих структур в российской политии и повседневности уже не один раз писали представители «новой культурной истории»[26].

      Не обозначено было лишь то обстоятельство, что структуры эти (естественный порядок) выходят на поверхность во вполне определенный период, чаще всего именуемый «смутой», а формируются в качестве социально значимых структур в предшествующий «смуте» период. То есть существуют они всегда. Где-то там, в маргинальных пространствах. Но по мере приближения «смуты» продвигаются все ближе к смысловому центру общества. Рвущиеся одежды целостной и трансцендентной власти обнажают подлинную суть общества – естественные солидарности, объединения взаимопомощи между людьми. Даже то, что в видимое пространство они входят чаще всего под чужими именами, не снижает их значимости. Но принимая имена исчезнувшей власти-онтологии, социальные общности не просто надевают маску – они переосмысляют и переконструируют эти смыслы, лишают их дистанцированности. По сути, в периоды между властью, в периоды «смуты» выстраивается качественно новый тип общества с огромным набором возможностей и вариантов развития, с конкуренцией разных образов будущего.

      Но проблема в том, что сама «смута», как правило, становится объектом рассмотрения и конструирования после ее завершения, людьми, знающими, чем «все закончилось». В результате важнейший этап выхода на поверхность «естественного порядка» просто выпадает из рассмотрения.

      Он оказывался или «этапом развития», закономерно приближающим уже известное «завтра», или досадной помехой на пути к нему, которую общество (власть) успешно преодолело. В любом случае предметом анализа оказывалась ситуация до «смуты» или после нее. Потому, в частности, история России, да и только ли России, оказывалась историей власти. Все богатство смыслов и возможностей периода «смуты», периода деструкции власти-онтологии и господства естественного порядка оказывается стерто наступившим будущим. При взгляде из будущего его никогда не было. Сама идея анализа путей истории страны в варианте, когда центром объединения стала бы не Москва, а, скажем, Тверь или любой другой из многочисленных вариантов, вплоть до слияния Орды и Руси в Ордусь, воспринимается лишь как забавная игра фантазии.

      Тем более что исчезнув в качестве онтологии, власть сохраняется в виде «осколков», идеологического реликта, слишком слабого, чтобы структурировать новую власть-онтологию, но достаточно сильного, чтобы не допустить конструирование иной всеобщей идеологии на данной территории. В результате спонтанный

26

Миронов Б. Н. Социальная история России (XVIII – начало ХХ вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: в 2 т. СПб., 1999; Журавлев С. В., Соколов А. К. Повседневная жизнь советских людей в 1920-е годы // Социальная история. Ежегодник. 1998/99. М., 1999.