Человек под маской дьявола. Вера Юдина

оказывать помощь. Они умирали у нас прямо на руках. Мы как могли, старались облегчить им последние минуты, рассказывая оптимистичные истории о будущем.

      Когда немцы были уже под городом, дорога до дома становилась все опаснее. Но каждый день, мы поднимались ни свет ни заря и шли по пустынным улицам на службу.

      В июле Соня вновь прибежала домой встревоженная.

      – Уходим! – крикнула она с порога. – Наши отступают. Больше сражаться нет смысла. Собирайся, надо бежать! Все теперь потеряло смысл.

      – А доктор Измайлов? – решительно спросила я. Сестра посмотрела на меня как на безумную.

      – Он остается в госпитале.

      Я стояла в дверном проеме кухни, в нашей опустевшей после начала обороны, квартире. Услышав об отступлении, в моем сердце вспыхнула ярость. Как мы могли? Бежать? Когда враг стоит у порога. Я развернулась и ушла на кухню. Налила себе кружку чая, как обычно, без сахара. И встала у окна.

      Соня вошла следом за мной. Тихо остановилась рядом она положила мне руку на плечо.

      – Аня, о чем ты думаешь? – строго спросила она, прекрасно зная мой ответ.

      – Я остаюсь. – Не глядя ей в глаза ответила я. – Ты можешь ехать. А я должна остаться. Мы не можем их оставить в такой час. Мы их последняя надежда.

      Соня в отчаянии опустилась на табурет и заломила руки. Несколько мгновений, ровно столько сколько требуется сделать вдох и выдох, она молчала. Затем вдруг поднялась, и отрешенно глядя в сторону сказала:

      – Я остаюсь с тобой. Надеюсь, ты понимаешь, что губишь нас.

      Она вышла. А я тогда еще не осознавала, что в минуту ее отступления, в тот самый миг, когда она сдалась и приняла решение остаться со мной, я подписала ей смертный приговор. Обрекла на самые ужасные и бесчеловечные страдания, на смерть позорную в страхе. Именно в тот день, ни война, и ни фюрер с его мечтами об идеальном мире, а я… я – убила свою сестру.

      3. Плен

      У истории свой путь, и он усеян могилами пацифистов.

(Пол У. Андерсон «Полет в вечность»)

      Еще несколько дней длилась осада Смоленска. Повсюду слышались выстрелы и крики. В громкоговорители, немцы с особенным удовольствием вещали: «Русские, сдавайтесь, любое сопротивление бессмысленно!» Бегали люди, горели дома, немцы были уже в городе. Из жителей осталась лишь малая горстка людей, продолжающая держать оборону. Мы уже не возвращались домой, а целыми днями дежурили в госпитале, спали на матрасах за ширмой, и питались остатками больничного пайка. Все мы знали, что оставшиеся обречены на смерть, но отчаянно продолжали верить, что скоро придет помощь. Что в город войдут войска Советской Армии, и немцы побегут поджав хвосты, а мы споем гимн победы. Это была иллюзия веры в своего вождя, иллюзия своей значимости для СССР. Время шло, дни сменялись днями, а спасать нас никто не спешил.

      В тот день, когда немецкие войска окончательно заняли город, из медицинского состава остались только я, моя сестра и доктор Измайлов. Мы были единственными, кто не пожелал покинуть госпиталь. В госпитале оставались тяжело раненные