Жнецы Страданий. Алёна Харитонова

острыми кольями, или ножи метала, или в рукопашной с другими выучами по земле каталась?

      Грешно говорить, но радовался тогда Тамир, что его-то голубку ненаглядную наставница так не мучает. Не грубеют руки от меча, не проваливаются глаза от усталости. Да и наука девушке только в радость была – сияла она, как росинка на солнце.

      Стыдно вспомнить, но ведь ночь, когда он и Айлиша сидели, не смыкая глаз, над высеченной Лесаной, стала для юноши самой счастливой. Потому что провели они эту ночь только вдвоем, разговаривая, чтобы не уснуть, подбадривая друг друга, меняя тряпицы с припарками. И, казалось, не было в этом мире никого, кроме их двоих да резких порывов ветра за окном. Вспоминать об этом было стыдно. Потому что не должна чужая боль приносить радости, но… так уж получилось. Оттого глодала совесть, до трухи перемалывая парня.

      А еще хотелось Тамиру хоть раз побаловать девушек. В Цитадели, хотя и кормили сытно, о домашних разносолах приходилось только мечтать. А сластей хотелось… даже ему, и то нестерпимо. Киселя, хлеба с медом, ягод сушеных – хоть чего. И ведь мог бы, мог напечь и пряников, и сдобы, вот только на поварню не попасть. Донатос, как назло, ни разу не отослал ученика к кухарям, куда иных за малейшую провинность отправлял чистить котлы.

      Юноша весь извелся, гадая, как извернуться и попасть в царство горшков и сковородок, а потом плюнул и перед праздником Колосовика нагло соврал старшей стряпухе Матреле, будто крефф отправил его к ней в помощники. Ночью же, начищая горшки и скобля полы, выуч молился Хранителям, чтобы наставник его не хватился, чтобы никто из кухарей не нашел закиданную ветошью кадку с опарой, притулившуюся у печи, а Матрела не обнаружила бы пропажу меры муки и нескольких яблок. Обошлось. Пирог вышел румяный, с золотистой корочкой. Не позабыли руки, как тесто месить!

      Ныне же таилось его чудо под скамьей, в углу смотровой площадки, что на Главной башне, дожидалось вечера. И хотя отец с матерью всю жизнь учили сына, что воровство – грех, Тамир, запустивший руки в кладовую, не дрогнув, утащил еще и прошлогоднего меда.

      Будет девкам сегодня Велик день. И плевать, что в Цитадели не принято провожать лето и встречать осень. Пускай что хочет говорит наставник, да только есть в году дни, которые надо встречать как предки завещали – по обычаям. Ну а коли поймают их, все одно – кнутом накажут только зачинщика, а он за одну улыбку Айлиши готов хоть пять раз на седмице поротым быть.

      Тамир зашел в комнатушку и застыл пораженный. Прекрасная девушка при свете лучины читала свиток. Тонкая рука с длинными нежными пальцами, белая, будто сияющая кожа, тени от ресниц на щеках…

      Красавица! Какая же она красавица!

      Врет крефф. Не может такая девка всю жизнь провозиться с болезными и немощными! Не может такого быть, чтобы никто не назвал ее своей! Юноша сжал кулаки.

      Ну уж нет!

      Вопреки всему отучатся, отдадут Цитадели двухлетний долг служения и вернутся под родной кров, к родительскому очагу. И он сам – сам! – введет ее в свой