Жнецы Страданий. Алёна Харитонова

или варит мази. Хвалят и Лесану. А вот Айлишу другие креффы ругают. На уроках у Донатоса она от жути обмирает, слушая про упырей или оборотней. А на уроках креффа Клесха и вовсе едва управляется, хоть на ногу быстра и телом вынослива, с палкой или мечом деревянным – чисто кобылища. То сама себе в лоб заедет, то споткнется на ровном месте.

      За тревожными путаными мыслями девушка не заметила, как за окном начали сгущаться сумерки. Лекарка зажгла лучину и села на лавку поджидать друзей. Ночь… Лишь сейчас послушница попривыкла малость, что в Цитадели с наступлением темноты не обязательно закрывать ставни. Это тебе не в родной деревне, где и на дверях, и на окнах засовы железные. Ночь страшна. Ночь разлучает. Ночь приносит отчаяние.

      Юная целительница закрыла глаза и тихо-тихо, словно боясь нарушить величественное молчание древней крепости, запела песню, которую часто пела с другими девушками, когда садились чесать кудель или прясть.

      Лес шумит вековой за околицей села.

      Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.

      Я тебя, милый друг, всё из леса ждала.

      А мое веретено только кружится быстрей.

      Вот и вечер уже, солнце скрылось за горой.

      Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.

      Лишь тревога на сердце, потеряла я покой.

      А мое веретено только кружится быстрей.

      Ночь пришла на порог, да от друга нет вестей.

      Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.

      Ночь любимого взяла. Мне не быть уже твоей.

      А мое веретено только кружится быстрей.

      Жаль, что ночью за порог не ступить, не шагнуть.

      Как мне жить без тебя? Оборвется моя нить.

      Только ночь попросить о тебе хотя б шепнуть.

      Да мое веретено сломано – не починить.

      И грезилось девушке, будто мелькает в ее руках веретено, в печи потрескивают поленья, а отец с братьями при свете лучины сучат пеньковые веревки…

      Тамир поднимался из подвалов Цитадели в верхние коридоры. Голова гудела, а от виска к виску летало глухое и гулкое: «Тук! Тук! Тук!» Боль пульсировала, давила на глаза, отзывалась в затылке. И так было всякий раз. После каждого урока. Словно наука колдовства тянула из парня жизненную силу, даря взамен лишь головокружение и тошноту.

      Позади остались обороты учения, принесшие, помимо нынешних страданий, знания о том, как упокаивать вставшего на третий день младенца.

      А впереди еще ждала встреча с креффом Лесаны, предвещающая метание ножа в цель, и урок с наставницей Айлиши, грозившейся сегодня спросить, в каком месяце волчьи ягоды пригодны для лекарских целей, а в каком на них заговор на смерть делают.

      Интересно, а сама Айлиша знает, что лекари не только исцелять могут, но и жизнь отнимать? Эта мысль, некстати пришедшая в больную голову, ужаснула юношу. Он просто не мог представить любимую творящей черное колдовство.

      Любимая… слово-то какое теплое. Родное. Произносишь его про себя, и кажется, будто руки материнские обнимают,