Владимир Красное Солнышко. Борис Васильев

собой двумя руками. Гнев, страх и ярость смешались в ее взгляде, невероятной радугой отражаясь в широко распахнутых глазах, а яркий румянец, вспыхнувший на щеках, делал ее наивно-отчаянной и прекрасной в этом отчаянии.

      – Рогнеда?

      Девушка молча бросилась на него. Владимир отпрянул, развернул ее и крепко прижал к себе.

      – Хороша, – сказал он. – Чудо как хороша. Жаль, что придется тебя обидеть.

      Из рук девушки выпал меч, глухо ударился о шкуры, которые устилали пол залы. И тотчас же с княжеского места поднялся ее отец, князь Рогволод:

      – Ты будешь драться со мной!

      – Привязать князя и княгиню к их креслам! – приказал Владимир.

      Он действовал совсем как его отец, когда-то изнасиловавший Малушу на глазах челяди. Таков был обычай раннего Средневековья. Этим противнику наносилось тяжелейшее и несмываемое оскорбление.

      Ладимир сказал осторожно:

      – Не надо бы, великий князь…

      – Надо! – по-отцовски рявкнул Владимир, заваливая девушку на покрытый шкурами пол.

      До конца жизни Рогнеда ненавидела его за великий позор, который она приняла тогда от него. Владимир неспешно и по-своему даже очень нежно насиловал ее на глазах родителей, в душе, впрочем, глубоко сожалея, что ему приходится поступать именно так. Но этого требовал варяжский кодекс чести, нарушить который он не мог. И всю жизнь Владимир любил ее больше, чем всех своих жен и многочисленных любовниц. И Рогнеда всю жизнь любила только его. Сквозь ненависть и отчаяние, сквозь прилюдный позор и душевные муки. Он был и остался первым и единственным мужчиной в ее жизни.

      Наконец кончилось это позорище, Владимир сказал, еще не встав на ноги:

      – Ладимир, прикажи гридням заколоть всю семью. Кроме Рогнеды. Ее отправить в мой новгородский дворец.

      – И Рогдая! – выкрикнула Рогнеда, оттолкнув Владимира. – Не смейте трогать моего брата!

      – Никто его и не тронет, – сказал Добрыня, подхватив пятилетнего малыша. – Ого, кусается! Я из него доброго богатыря выпестую…

      И вышел с мальчонкой на руках.

4

      Добрыня Никитич уехал сразу же, не стал участвовать ни в грабежах, ни в насилиях. Увез Рогдая, передал мальчонку знакомой вдове, недавно потерявшей мужа, и только проделав это, нагнал Владимира.

      – Не по-божески ты поступил, племянничек. Ох, не по-божески…

      – Зато с удовольствием, – угрюмо проворчал новгородский князь.

      Он тоже почему-то был недоволен собой. Недовольство это занозой сидело в сердце, он не мог разобраться, откуда оно возникло, и предчувствовал, что нескоро от него избавится.

      – А душу собственную заплевал, – негромко сказал Ладимир.

      Владимир вздохнул, но промолчал.

      – Коли молчишь, значит, и сам понимаешь, сколь заплевал.

      – А ты… Ты помолчи.

      – Значит, понял. И то хорошо.

      Разгромив Рогволода, князь