В социальных сетях. Иван Зорин

в ад? – не удержался Чичин.

      – На раскаленных крючьях, – оскалился горец. – И на ней по-гяурски написано «Добро пожаловать!».

      Вернувшись в дом, Захар Чичин устало доложил:

      – Сделано.

      – Ему же лучше, не увидит, – усмехнулся сержант, указав на дверь, за которой насиловали дочерей горца. – Иди, там всем хватит.

      Хозяин дома провожал отделение с немым укором – окровавленное тело так и бросили у стены. А потом были другие, мужчины и женщины, чужие и свои. Были цинковые гробы, которые отправляли на вертолетах обратно на равнину, были подорвавшиеся срочники, останки которых разлетались по минному полю, были контрактники, истерзанные в плену до неузнаваемости, а горцев, закопанных в ельнике, и не сосчитать. Выжить! Выжить любой ценой! «Все дело в привычке, если за тридцать перевалило, а за плечами ни одного жмурика, пиши пропало, – мрачно ухмылялся сержант. – Горячиться будешь, кудахтать, а рука не поднимется». Он говорил, что сосункам еще многому надо научиться, а сам мог, чуть расставив ноги, помочиться на ходу и, плюнув, как верблюд, попасть собеседнику в глаз, убежденный, что попавший плевком попадет в него и пулей. «Ты пойми, время у нас по-разному идет, – признавался он через год Захару, заглядывая в глаза с непривычной нежностью. – Вы, срочники, отбарабаните свое и по домам, а я останусь. И сколько протяну – неизвестно. – В его голосе звучала грусть. – Так что для вас, пока мы вместе, это ад, который надо перетерпеть, а для меня, у которого впереди ничего, золотые денечки».

      Стоял Захар Чичин и со свечой в церкви, куда солдат согнали на Рождество. Они толпились у освещенного алтаря, жались к деревянным стенам, помещение тесное – не продохнуть. Запах сапог и пропотевших шинелей смешивался с запахом ладана, теплом оплывавших свечей. Осторожно переминаясь, солдаты косились на темневшие по сторонам лики угодников, задирая голову к потолку, глядели на Спасителя посреди облаков, благословлявшего их сведенными перстами. «Кто за други свои живот положил, тот душу сберег», – размахивая кадилом, гудел молодой конопатый батюшка. «Не бояться, не беречься, не ныть», – по-своему понял Захар Чичин. Из армии он вынес отношение к жизни как к чему-то временному, данному в долг и человеку не принадлежащему, и был готов с ней расстаться в любое мгновенье.

      За неделю до дембеля его с сержантом послали в разведку. Их засекли в чахлом кустарнике, открыв пальбу, прижали к реке. Они отстреливались до последнего, но их обложили крепко, к тому же сержанта ранило. Выжить! Выжить любой ценой! И когда Захар Чичин заметил в кустах утлый одноместный челнок, прыгавший на волнах – течение было сильным даже у берега, – он не колебался.

      – Давай, сосунок, не тяни, – прохрипел сержант, увидев направленное дуло.

      – Не могу, отвернись…

      Грохнул выстрел, и Захар Чичин, оттолкнувшись шестом, вырулил на быстрину. В части Захар Чичин сказал, что сержанта подстрелили горцы, а он, добравшись вплавь до камышей, просидел там, пока не стемнело. Про челнок, который он отпустил по течению,