В социальных сетях. Иван Зорин

с языка предложение, его опять раздражала эта неуемная жажда жизни, злило, что у Даши все впереди. «Зависть? – думал он. – А хоть бы и так! Не жениться же с ней». Мир принадлежал уже другому поколению, а он продолжал упрямо цепляться за прошлое, хватаясь за седло, из которого его давно вышибли. Ему захотелось отвлечь Дашу от вчерашнего разговора, заболтать, чтобы она забыла о нем и все шло как прежде. Авдей Каллистратов стал шутить, вспоминая забавные случаи своей долгой жизни.

      – А знаешь, как меня дразнили в детстве?

      – Как?

      – Влюбликом. А знаешь почему?

      – Догадываюсь.

      – А вот и нет. Просто учительница раз загадала нам загадку: «Кто бубнит, тот бублик, кто рубит – рублик, в тюбетейке – тюбик, а в юбке – кто?» – «Влюблик», – брякнул я. Так и пошло.

      – Значит, ты уже тогда со словами играл. А какая разгадка?

      – Поверишь, не помню! Проклятый «влюблик» все вытеснил. Может, это и не загадка была, а скороговорка.

      – А может, шотландец?

      – Или черт в юбке. Хотя для детей такое рановато. Замечала, в памяти часто какая-то ерунда остается? Когда меня в Африке леопард ранил, я полз к лагерю, истекая кровью. А в уме крутилось: «Голуби на дереве – к войне!» Так вот – ни как дополз, ни как меня перевязывали, не помню, а присказка эта сохранилась. Как и хромота. А зачем они мне?

      Авдей Каллистратов знал, что может быть интересен, и вскоре увидел загоревшиеся глаза, которые глядели на него, не отрываясь. «По ушам ездишь… – вспомнил он. – Так это, голубушка, еще заслужить надо!» Авдей Каллистратов был в ударе, и ему казалось, что он видит жизнь насквозь, погружаясь в ее глубины, взлетая в поднебесье, откуда ничто не может укрыться. Но он не знал, что Даше известна его тайная переписка. Как-то он забыл выйти из браузера, и она, заглянув в историю его интернет-путешествий, попала в группу. Это случилось еще в городе, когда она хотела быть к нему ближе, и, зарегистрировавшись как Дама с @, писала: «Это че форум анонимных лузеров? Типа поплачем дружно легче станет?» Отвечая Авдею Каллистратову, Даша кусала губы, роль дуры ей давалась с трудом. Молодожены-художники были в курсе ее дел, участливо предоставляя ей кресло за компьютером.

      – Ах, бедняжка, какой же он все-таки негодяй, какой черствый эгоист!

      – Я больше не хочу его обсуждать. Я хочу отомстить.

      Художники сочувственно кивали, вспоминая ее исповедь: «Три года я потратила впустую! Целых три года! Он водил меня на поводке, как собачку, видел перед собой влюбленную дуру. А теперь он мне противен. И зачем я ему? У него же есть зеркало. Он всю жизнь притворялся, имитировал, а честным стал только в группе, из чего я заключила, что себе он никогда не врал. Искренне заблуждался? Это не про него! Разве такие заслуживают снисхождения? Я понимаю, в писательском мире по-другому не пробиться, если ты не чей-то сват-брат, надо изворачиваться, предавать? Но при чем здесь я?»

      Всего этого Авдей Каллистратов не знал. «Ты изумительная, необыкновенная, – шептал он, жадно целуя волосы, рассыпанные по подушке. – Я на пике блаженства, на пике блаженства…»