Момент. Дуглас Кеннеди

пропасть.

      Но это не заставило меня отменить сделку. Что, в свою очередь, означало: я действительно хотел, чтобы все сложилось так, как сложилось.

      Впрочем, момент окончательного раскола наступил спустя восемь месяцев. Брак – особенно тот, что длится два десятка лет, – редко заканчивается оглушительным хлопаньем дверью. Скорее на излете он проходит все стадии неизлечимой болезни: злость, нежелание принять очевидное, мольбы, снова злость… и все никак не удается достичь примирения в финале. Вот и у нас получилось так, что в один из августовских уик-эндов, когда мы приехали в теперь уже отремонтированный коттедж, Джен сообщила мне, что для нее наш брак окончен. И уехала из города первым автобусом.

      Не хлопая дверью, просто так…

      С затаенной грустью.

      А я оставался в коттедже до конца лета. В наш кембриджский дом я выбрался лишь однажды – когда Джен уехала на выходные, – чтобы забрать все, что нажил (книги, бумаги и кое-какую одежду). И затем снова устремился на север.

      Не хлопая дверью, просто так…

      Прошли месяцы. Какое-то время я никуда не выезжал из своей глуши. Моя дочь Кэндис навещала меня раз в месяц, по выходным. Каждый второй вторник (это был ее выбор) я приезжал к ней в Брансвик, где она училась в колледже, и мы вместе ужинали. Встречаясь, мы говорили о ее учебе и друзьях, о книгах, которые я пишу. Но редко упоминали о ее матери, разве что однажды, после Рождества, дочь спросила:

       – У тебя все в порядке, отец?

       – Да, неплохо, – сказал я, зная, что мой ответ звучит неубедительно.

       – Тебе надо завести роман.

       – Легче сказать, чем сделать, в моей-то глухомани. В любом случае, мне надо дописать книгу.

       – Мама всегда говорила, что для тебя книги на первом месте.

       – Ты с этим согласна?

       – И да и нет. Ты постоянно был в разъездах. Но дома всегда был клёвый.

       – Я по-прежнему клёвый?

       – Еще какой, – сказала она, многозначительно пожимая мне руку. – Но я не хочу, чтоб ты был таким одиноким.

       – Такова участь писателя, – сказал я. – Быть одиночкой, помешанным на своем творчестве. Близким зачастую трудно с этим смириться. И разве можно их осуждать?

       – Мама однажды сказала, что ты никогда не любил ее, что твое сердце было где-то в другом месте.

      Я внимательно посмотрел на дочь.

       – В моей жизни много чего было до знакомства с твоей мамой, – сказал я. – Несмотря ни на что, я любил ее.

       – Но не всегда.

       – Это брак, со всеми его атрибутами. И он длился целых двадцать лет.

       – Даже при том, что твое сердце было в другом месте?

       – Ты задаешь слишком много вопросов.

       – Только потому, что ты такой скрытный, папуля.

       – Прошлое осталось в прошлом.

       – Слушай, тебе действительно хочется увильнуть от этого вопроса?

      Я улыбнулся, глядя на свою не по годам развитую дочь, и предложил выпить еще по бокалу вина.

       – У меня вопрос по