Православная Россия. Богомолье. Старый Валаам (сборник). Иван Шмелев

уж серчать не будем.

      – Ты у нас голова-то… а закусить самая пора… Будто пирогами пахнет?..

      – Самая пора чайку попить – закусить… – говорит и Антипушка. – Ах, благодать Господня… денек-то Господь послал!..

      И уж выходят навстречу бабы, умильными голосками зазывают:

      – Чайку-то, родимые, попейте… Пристали, чай?..

      – А у меня в садочке, в малинничке-то!..

      – Родимые, ко мне, ко мне!.. Летошний год у меня пивали… и смородинка для вас поспела, и…

      – Из луженого-то моего, сударики, попейте… у меня и медок нагдышний[32], и хлебца тепленького откушайте, только из печи вынула!..

      И еще, и еще бабы, и старухи, и девочки, и степенные мужики. Один мужик говорит уверенно, будто уж мы и порядились:

      – В сарае у меня поотдохнете, попимши-то… жара спадет. Квасу со льду, огурцов, капустки, всего по постному делу есть. Чай на лужку наладим, на усадьбе, для апекиту… от духу задохнешься! Заворачивайте без разговору.

      – Дом хороший, и мужик приятный… и квасок есть, на что уж лучше… – говорит Горкин весело. – Да ты не Соломяткин ли будешь, будто кирпич нам важивал?

      Кустодиев Б. М. Яблоневый сад (фрагмент)

      – Как же не Соломяткин! – вскрикивает мужик. – Спокон веку все Соломяткин. Я и Василь Василича знаю, и тебя узнал. Ну, заворачивайте без разговору.

      – Как Господь-то наводит! – вскрикивает и Горкин. – Мужик хороший, и квас у него хозяйственный. Вон и садик, смородинки пощипите, – говорит нам с Анютой, – он дозволит. Да как же тебя не помнить… царю родня! Во куда мы попали, как раз насупротив Карцовихи самой, дом вон двуярусный, цел все…

      – А пощипите, зарозовела смородинка, – говорит мужик. – Верно, что сродни будто Лександре Миколаевичу… – смеется он, – братье, выходит.

      – Как – братьё?! – с удивлением говорит Антипушка; и я не верю, и все не верят.

      – А вот так, братьё! Вводи лошадку без разговору.

      Мужик распахивает ворота, откуда валит навозный дух. И мешается с ним медовый, с задов деревни, с лужков горячих, и духовито горький, церковный будто, – от самоварчиков, с пылких сосновых шишек.

      – Ах, хорошо в деревне!.. – воздыхает Антипушка, потягивая в себя теплый навозный дух. – Жить бы да жить… Нет, поеду в деревню помирать.

      Пока отпрягают Кривую и ставят под ветлы в тень, мы лежим на прохладной травке-муравке и смотрим в небо, на котором заснули редкие облачка. Молчим, устали. Начинает клонить ко сну…

      – А ну-ка кваску, порадуем Москву!.. – вскрикивает мужик над нами, и слышно, как пахнет квасом.

      В руке у мужика запотевший каменный кувшин, красный; в другой – деревянный ковш.

      – Этим кваском матушка, покойница, царевича поила… хвалил-то как!

      Пенится квас в ковше, сладко шипят пузырики, – и кажется все мне сказкой.

      – Хорош квасок, а проклажаться нечего, – торопит Горкин, – закусим – да и с Богом. Пушкино пройдем, в Братовщине ночуем. Сколько до Братовщины считаете?

      – Поспеете, –

32

…медок нагдышний… (нар.) – вынутый на днях, незадолго.