Стихотворения в прозе. Иван Тургенев

говорит Юнгфрау соседу:

      – Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?

      Проходят несколько тысяч лет – одна минута.

      И грохочет в ответ Финстерааргорн:

      – Сплошные облака застилают землю… Погоди!

      Проходят еще тысячелетия – одна минута.

      – Ну, а теперь? – спрашивает Юнгфрау.

      – Теперь вижу; там внизу все то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них все еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.

      – Люди?

      – Да; люди.

      Проходят тысячи лет – одна минута.

      – Ну, а теперь? – спрашивает Юнгфрау.

      – Как будто меньше видать козявок, – гремит Финстерааргорн. – Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.

      Прошли еще тысячи лет – одна минута.

      – Что ты видишь? – говорит Юнгфрау.

      – Около нас, вблизи, словно прочистилось, – отвечает Финстерааргорн, – ну, а там, вдали, по долинам есть еще пятна и шевелится что-то.

      – А теперь? – спрашивает Юнгфрау спустя другие тысячи лет – одну минуту.

      – Теперь хорошо, – отвечает Финстерааргорн, – опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь… Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло все. Хорошо теперь, спокойно.

      – Хорошо, – промолвила Юнгфрау. – Однако довольно мы с тобой поболтали, старик. Пора вздремнуть.

      – Пора.

      Спят громадные горы; спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей.

      Февраль, 1878

      Старуха

      Я шел по широкому полю, один.

      И вдруг мне почудились легкие, осторожные шаги за моей спиною… Кто-то шел по моему следу.

      Я оглянулся – и увидал маленькую, сгорбленную старушку, всю закутанную в серые лохмотья. Лицо старушки одно виднелось из-под них: желтое, морщинистое, востроносое, беззубое лицо.

      Я подошел к ней… Она остановилась.

      – Кто ты? Чего тебе нужно? Ты нищая? Ждешь милостыни?

      Старушка не отвечала. Я наклонился к ней и заметил, что оба глаза у ней были застланы полупрозрачной, беловатой перепонкой, или плевой, какая бывает у иных птиц: они защищают ею свои глаза от слишком яркого света.

      Но у старушки та плева не двигалась и не открывала зениц… из чего я заключил, что она слепая.

      – Хочешь милостыни? – повторил я свой вопрос. – Зачем ты идешь за мною?

      Но старушка по-прежнему не отвечала, а только съежилась чуть-чуть.

      Я отвернулся от нее и пошел своей дорогой.

      И вот опять слышу я за собою те же легкие, мерные, словно крадущиеся шаги.

      «Опять эта женщина! – подумалось мне. – Что она ко мне пристала? – Но я тут же мысленно прибавил: – Вероятно, она сóслепу сбилась с дороги, идет теперь по слуху за моими шагами, чтобы вместе со мною выйти в жилое место. Да, да; это так».

      Но странное беспокойство понемногу овладело моими мыслями: мне начало казаться, что старушка не идет только за мною, но что она направляет меня, что она меня толкает то направо,