До горького конца. Мэри Брэддон

повторила она, содрогнувшись. – Я едва не забыла с вами отца моего.

      Настало утро. В опаловой колеснице явилась розовая Аврора, а в почтовой телеге мистрис Джемс Редмайн. Последняя прибыла в Брайервуд около завтрака, столичного завтрака, следовательно, встав необычайно рано и сделав в это утро сорок миль, чтобы быть дома до начала стирки. Вся поэзия прохладного старого дома исчезла с ее появлением. Бывают люди, которые всюду вносят с собой будничную атмосферу, разговор которых не интереснее таблицы умножения, а наружность обещает так же мало нежных чувств, как обертка от счетной книги. К числу таких личностей принадлежала мистрис Джемс.

      Она машинально поцеловала племянницу, окинула глазами углы комнаты, опасаясь, что чистота недостаточно строго соблюдалась во время ее отсутствия, и только уже успокоившись на этот счет, устремила пытливый взгляд на лицо племянницы и объявила, что Грация «страшна».

      – Ты, вероятно, просиживала целые дни в комнатах вместо того чтобы гулять каждое утро, – сказала она.

      – Напротив, тетушка, я очень много гуляла, – отвечала Грация.

      – Очень много? А наволочки? Кончила их?

      – Почти кончила.

      – Почти! Ты никогда не доделываешь до конца никакого дела. Вот что значит пансионское воспитание! У меня терпения не хватает смотреть на такие надувательства.

      – Хорош ребенок, тетушка? – спросила Грация, надеясь дать разговору миролюбивый оборот.

      – У него корь, – отвечала мистрис Джемс резко.

      – Я никогда не видала такой сильной сыпи.

      – Но он, надеюсь, скоро поправится, тетушка?

      – О, он поправится очень скоро, но не приведи Бор, иметь дело с такими лентяйками, как эти месячные няньки. Если бы можно было воспитывать детей первый месяц посредством машин, это было бы большим облегчением для семейств. Что мистер Вальгри?

      – Он здоров, тетушка. Дядя Джемс, вероятно, писал вам, что он уезжает.

      – Да, писал что-то такое, но я ничего не разобрала. Твой дядя плохой писака. Когда же он уезжает?

      – Сегодня, – вымолвила Грация, вынув из рабочей корзинки одну из злополучных наволок и разглядывая дыру.

      – Сегодня! – воскликнула тетка. – Что-то уж слишком скоро. Впрочем, он платил аккуратно и может уехать когда ему угодно. Трудно найти другого такого спокойного жильца. И он доставил нам немало выгоды. Я положу от десяти до пятнадцати фунтов в сберегательный банк на имя твоего отца из денег, которые мы получили с него.

      Мистрис Джемс сняла шляпу, умылась в кухне самым жестким желтым мылом, не заботясь, полезно ли оно для ее кожи, надела чистый чепчик и пошла засвидетельствовать свое почтение уезжавшему жильцу. Его чемодан и мешок были вынесены в старомодную низкую прихожую, у дверей ждала кингсберийская почтовая карета. Грация стояла у окна, бледная как призрак. Отыщет ли он ее, чтобы проститься с ней? Или уедет, не сказав ни слова? Глаза света теперь видят его, доведет ли он хладнокровно свою жестокую