Женщина четвертой категории. Далия Трускиновская

значит, продолжаю с того места, на котором остановилась. А остановилась я на том, как с кошмарным креслом на плече, сопровождаемая Натальей, спустилась в подвал.

      Лягусик не заметила нас – она, сидя под пальмой, с головой погрузилась в очередной роман. Я его подобрала на троллейбусной остановке. Он был из той серии, где на обложках – обязательно полуголые мужик и баба, которые собрались целоваться и уже на всякий случай зажмурились. А название – то ли «Апогей страсти», то ли «Перигей страсти», то ли «Зенит страсти», у них там без слова «страсть» не обходится.

      Стараясь не вспугнуть Лягусика, я установила это чудовище так, чтобы при необходимости было легко его вытащить обратно, и выразительно посмотрела на клиентку, а Наталья сунулась в кошелек, ахнула и сказала, что мелочи у нее нет, но она готова мне отдать свою старую кожаную куртку.

      Кожаная куртка была моей мечтой. Наталья пошла к себе наверх, а я сняла рабочий халат, опять вымыла руки и отправилась получать куртку.

      Стоило выйти из подвала, как я услышала женский рев. Вот говорят «реветь белугой». Понятия не имею, как это делает белуга, но кто раз в жизни слышал рыдающую Юльку, тот понимает – все белуги мира отдыхают.

      У нее был очередной конфликт с мужиком и она, покидав имущество в сумку, приехала пожить к тетке. Рыдала она, как я понимаю, всю дорогу – в автобусе, в метро и шесть кварталов от метро до нас.

      Юлька шла через двор, скособочившись от тяжести сумки.

      В расчете на вознаграждение, а тут можно было сшибить рублей пять, я кинулась на помощь.

      – Сволочь, скотина… – бормотала, хлюпая носом, Юлька. – Убью его однажды…

      – Пасть порву, – подсказала я.

      – Пасть порву, зенки его бесстыжие выцарапаю…

      Тут я забрала у нее сумку и, кляня на два голоса непутевого мужика, мы пошли к Наталье.

      Полагая, что соседка в ожидании меня не стала запирать дверь, я ее толкнула – и дверь действительно отворилась.

      – Наталья Григорьевна! – позвала я.

      Ответа не было.

      А между тем тетка должна была услышать рев племянницы еще за два квартала и спрятать самые крупные банкноты из кошелька подальше.

      Беспокойство охватило меня. Я сделала шаг, другой, пересекла прихожую и заглянула в гостиную.

      Наталья лежала на полу вверх лицом. В ту же минуту из моей груди чуть не вырвался крик ужаса.

      Наверно, мне все-таки нужно было огласить криком окрестности, как это делает Яша Квасильева. Но у меня почему-то не получилось, и я в очередной раз прониклась восхищением. Надо же, казалось бы, велика ли наука – в нужный момент огласить криком окрестности, а, оказывается, не всем дано!

      Большие голубые глаза Натальи не мигая смотрели остекленевшим взором вдаль, словно она видела нечто, недоступное мне. А на ее виске чернела небольшая дырочка. Крови отчего-то почти не было, на губах Натальи застыла улыбка, производившая еще более жуткое впечатление, чем предсмертная гримаса.

      Но