Девушка с девятью париками. Софи ван дер Стап

радиоактивный контраст, чтобы провести сканирование костей. Мой отец выходит из помещения. Ну здорово, если даже он не может с этим справиться, то что же, вашу мать, должна делать я? Возвращается он с затуманенным взглядом, который безуспешно пытается скрыть. Позже я выясню, что он ходил звонить маме и сестре. То, какое воздействие эта новость оказывает на мою семью, становится худшей частью кошмара: отец падает на колени, когда думает, что я этого не вижу; мать, сгорбившись на лестнице посреди ночи, плачет в телефон; сестра не может прикоснуться ко мне без слез.

      Чтобы укол подействовал, нужно два часа, а значит, я могу сходить на час домой. Ни секунды не могу потерять в этом месте.

      – Это нехорошо, папа, – говорю я, – совсем нехорошо.

      – Софи, так же грубо они вели себя с твоей мамой. Это будет ужасный год, но в следующем все вернется к норме.

      – Да брехня это, папа. Мы оба знаем, что говорим сейчас не о раке груди!

      – Таковы все врачи, – заявляет он твердо.

      – И таковы все отцы, – отвечаю я.

      Свернув на нашу улицу, я вижу в окне силуэт сестры. Ее зовут Саскиа, но для меня она просто Сне. Временами мы ужасно похожи, а иногда совсем нет. У нас одинаково темные брови и полные губы, но по характеру сложно найти более разных девушек. Сне – непревзойденная старшая сестра: собранная, уверенная, ответственная. Я же классический младший ребенок – беззаботная авантюристка. Единственное, что нас объединяет, – мы не ладим. После семи лет постоянных ссор разрыв между нами кажется слишком большим, чтобы мы смогли сблизиться.

      Но странное дело – Саскиа сейчас та, кого я больше всего хочу видеть. Я рыдаю в ее объятиях. “Сне, мне всего двадцать один, – икаю я, – а у меня рак. Я могу умереть”. Она обнимает меня еще крепче. Я чувствую, как она дрожит. Мы, плача, заходим в дом. Мы обнялись впервые за годы. И это здорово.

      Дома я поднимаюсь к себе и сажусь перед зеркалом. Я смотрю на свое отражение, выискивая что-нибудь странное, мне несвойственное, то, что не принадлежит мне. Маленького ракового уродца. Но вижу только бледную испуганную девочку. Это я? Я – та самая девочка, у которой рак? Так они выглядят?

      Я думаю о маме – о том, как она едет домой на трамвае. Уверена, она нашла какую-то точку и смотрит на нее сквозь окно. А может, в трамвае биток и она должна стоять, сжатая со всех сторон этими мокрыми плащами. Или дождь уже закончился? Не помню. Я слишком занята слезами, проливая их все больше над этим долбаным раком. Почему она не взяла такси до дома, именно сегодня? Может, ей нужно время, чтобы переварить новости или чтобы притвориться на мгновение, что сегодня такой же день, как и все остальные. Сначала ее рак, потом мой. Мне хочется быть рядом с ней в трамвае, чтобы поддержать ее, хотя сама я едва ли могу стоять.

      Когда она приходит домой, я в туалете. Я быстро застегиваю ширинку и смываю свою истерическую мочу. Джинсы висят на заднице совсем свободно – теперь я знаю, что могу поблагодарить за это рак. Мама взлетает по лестнице и хватает меня за руку. Ее глаза влажные,