Последний магнат. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

за чужим забором красивую девушку с собаками и лошадьми, и сцена навечно отпечаталась в его памяти как символ богатой жизни.

      Молодой образованный красавец Рейнмунд когда-то обладал некоторой силой характера, но продиктованная профессией ежедневная необходимость изворачиваться – что в действиях, что в мыслях – превратила его в откровенного приспособленца. К тридцати годам у Рейнмунда не осталось ни единой черты из тех, которые американские евреи и неевреи привыкли считать достоинствами. Однако он выпускал картины в срок, а демонстрацией чуть ли не педерастического восхищения Старом умудрился притупить обычную для Стара проницательность: тот к нему благоволил и считал во всех отношениях хорошим парнем.

      Уайли Уайта, разумеется, в любой стране мира опознали бы как интеллектуала второго разбора. Воспитанность в нем уживалась с болтливостью, простота – с остроумием, мечтательность – с пессимизмом. Зависть к Стару прорывалась лишь временами и сопровождалась всегдашним восхищением и даже привязанностью.

      – По графику сценарий идет в производство через две недели, считая от субботы, – начал Стар. – Я бы сказал, что выглядит он прилично, изменения пошли на пользу.

      Рейнмунд и оба сценариста обменялись победным взглядом.

      – С одной оговоркой, – продолжил Стар. – Я не вижу смысла делать по нему фильм, поэтому решил отказаться от проекта.

      На миг повисла внезапная тишина, затем понеслись невнятные возражения и потрясенные вопросы.

      – Вы не виноваты, – заверил собравшихся Стар. – Я просто считал сюжет более интересным, чем он получился в сценарии. Вот и все. – Помолчав, Стар с сожалением взглянул на Рейнмунда. – Текст слишком плох. А ведь пьеса великолепна, мы отдали за нее пятьдесят тысяч.

      – А что не так со сценарием, Монро? – напрямик спросил Брока.

      – Вряд ли стоит вдаваться в подробности.

      Рейнмунд и Уайли Уайт лихорадочно обдумывали, как это отразится на их карьере. В нынешнем году за Рейнмундом два фильма уже числились, а Уайли Уайту для возвращения в кино нужно было появиться в титрах хотя бы раз. Маленькие, глубоко посаженные – словно вдавленные в череп – глазки Джейн Мелони пристально наблюдали за Старом.

      – Может, все-таки объясните? – вмешался Рейнмунд. – Оплеуха-то немалая, Монро.

      – Я просто не стал бы приглашать в картину Маргарет Саллаван, – ответил Стар. – Или Колмана. Отговорил бы их сниматься.

      – Монро! – взмолился Уайли Уайт. – Скажите – что не так? Сцены? Диалоги? Юмор? Композиция?

      Стар взял со стола папку с текстом и разжал пальцы – словно сценарий самым буквальным образом был неподъемной ношей.

      – Мне не нравятся персонажи. Меня к ним не тянет, я предпочел бы обходить их стороной.

      Рейнмунд, все еще обеспокоенный, улыбнулся.

      – Да уж, обвинение не из слабых. Мне казалось, что персонажи-то и неплохи.

      – И я так думал, – подтвердил Брока. – Эмма, например, хороша.

      – Правда? – бросил Стар. –