Тюрьма, зачем сгубила ты меня?. Владимир Колычев

ему об этом дежурный помощник начальника изолятора.

      Саша Лыпарев как был, так и оставался старшим оперуполномоченным, и в звании его не повысили, хотя должность позволяла. Но это парня мало волновало. Он служил по принципу «солдат спит – служба идет». Его интересовала не карьера, а выслуга лет. Одиннадцать лет он отслужил в рядах Вооруженных сил, почти шесть в следственном изоляторе, где месяц шел за полтора. Тридцать четыре года парню, и летом этого года его стаж составит двадцать лет, что даст ему право на военную пенсию. Саша не скрывал, что на этом его служба закончится. А начальник изолятора, в свою очередь, не скрывал, что не особо жалует такого подчиненного. Именно поэтому, после того как майор Каракулев ушел на повышение, исполнять его обязанности назначили не Лыпарева, а Сизова. Его же и утвердили в этой должности, представили к очередному званию. А Сашу прокатили.

      – Рябкова переклинило, – флегматично улыбнулся Лыпарев. – Человек, говорит, бежал. А не было никого. Ни один датчик не сработал. Да и не мог он через полосу перескочить...

      – Может, померещилось? – вслух подумал Андрей.

      – Может, и так, – равнодушно пожал плечами Саша. – Но на это одиннадцать патронов не спишешь.

      – Разберемся. С трупом что?

      – Утром просыпается, а голова в тумбочке.

      – Я серьезно, – нахмурился Сизов. Не в том он был сейчас настроении, чтобы шутить.

      – Ну, голова на месте. И не проснулся... Утром, подъем, а он лежит. Трясти стали, а он готовенький...

      – Фамилия, номер камеры?

      – Горбушин. Двести четырнадцатая.

      Знакомая фамилия резанула слух.

      – Горбушин?! – озадаченно протянул Андрей. – Час от часу не легче.

      – Что-то не так?

      – Нет, все в порядке. Все в полном порядке. Труп у нас, а в целом – лучше не бывает.

      – Но я-то здесь ни при чем. Он же своей смертью помер. Фельдшер сказал, что сердечный приступ...

      – Отчего сердечный приступ? Может, замордовали мужика?..

      – А это не ко мне. Не моя это камера. Первухин ее ведет...

      Начальник следственного изолятора задерживался. И это позволяло Сизову досконально разобраться в ситуации до совещания. Первым делом он наведался в тюремную санчасть, где в холодной комнате лежало тело покойного Горбушина.

      Это был мужчина лет сорока пяти. Высокий, худощавый. Короткая стрижка, посеребренные сединой виски, широкий выпуклый лоб, глубокие морщины от носа к уголкам узкого рта. Он лежал с закрытыми глазами. Выражение лица настолько безмятежное, что казалось, он спит. Похоже, во сне и умер. Своей смертью... А может, и нет...

      Затем был разговор со страшим лейтенантом Первухиным, в чьем оперативном ведении была двести четырнадцатая камера.

      Валере Первухину было тридцать лет, столько же, сколько и Сизову. Не самый оптимальный возраст для старшего лейтенанта. Но служил в тюрьме он девять лет, пять из них контролером режимной части в звании прапорщика, затем, заочно окончил юридический институт, был произведен в чин лейтенанта и переведен в отдел кадров. Но что-то там у него не сложилось, и последние