Люди нашего царя (сборник). Людмила Улицкая

смотрела на него умоляюще, – ей хотелось потрогать ягненка.

      – О боже! – расстроилась Женевьев. – Я не принимаю антибиотики. У меня ничего такого нет…

      – У меня есть! Есть! – вскочила Мари и побежала в соседний дом. Ее муж последовал за ней. Иветт, приподнявшись на цыпочки и переминаясь с ноги на ногу, гладила волнистую шерсть. Пастух стоял, как чурбан, не двигаясь с места.

      – Вы присядьте, брат Марк, – предложила Женевьев, но он только покачал головой.

      Эйлин поднесла Шарля к ягненку, повторила вслед за девочкой:

      – L'agneau! L'agneau!

      – L'agneau, – сказал малыш.

      Женевьев зажала себе рот рукой.

      – L'agneau, – еще раз сказал малыш, и сестра услышала. Замерла, – и тут же завопила:

      – Женевьев! Мама! Женевьев! Он сказал «ягненок»!

      Вошла Мари с коробочкой в руке.

      – Мама! Шарль сказал «ягненок»!

      – L'agneau! – повторил малыш.

      – Заговорил! Малыш сказал первое слово! – торжественно провозгласил Марсель. Аньес плакала новыми слезами, не успев осушить тех, музыкальных.

      Эйлин передала малыша на руки матери…

      Я тихо открыла дверь и вышла. Я ожидала, что все будет бело, что холодный воздух обожжет лицо, и снег заскрипит под ногами. Но ничего этого не было. Осенняя ночь в горах, высокое южное небо. Густые травные запахи. Теплый ветер с морским привкусом. Преувеличенные звезды.

      И вдруг одна, большая, как яблоко, прочертила все небо из края в край сверкающим росчерком и упала за шиворот горизонта.

      Происходило Рождество, – я в этом ни минуты не сомневалась: странное, смещенное, разбитое на отдельные куски, но все необходимые элементы присутствовали: младенец, Мария и ее старый муж, пастух, эта негритянская колдунья с ногтями жрицы Буду со своим божественным голосом, присутствовал агнец, и звезда подала знак…

      Рано утром Марсель отвез Эйлин на выступление. Аньес, старинная подруга Женевьев, спала в верхней комнате, а мы с Женевьев пили липовый чай с медом. Цвет липы Женевьев собирала в июне, и мед был тоже свой, из горных трав. Мы обсуждали вчерашнее событие. Я пыталась сказать ей, что мы как будто пережили Рождество, что вчерашний вечер содержал в себе все атрибуты Рождества, кроме осла…

      – Да, да, – кивала Женевьев, – ты совершенно права, Женя. Но осел тоже был. Знаешь, в этом доме жила когда-то одна старуха. Она была героическая старуха, жила одна, была хромая, ездила на мотоцикле. Всей скотины был у нее один осел. Потом старуха умерла, приехал из Парижа ее сын, провел здесь отпуск, а перед отъездом хотел отвести осла к брату Марку, но осел не пошел – хоть убей. Упрямое животное, как и полагается. Тогда уговорились, что брат Марк будет носить ему сено и оставлять воду. И осел прожил зиму один. Летом приезжал сын старухи, и опять осел не пошел к брату Марку, и еще одну зиму прожил один. Три года жил осел. Потом умер от старости. Сарайчик его и сейчас стоит. Дом этот все местные жители так и звали: дом Осла.

      В сущности, никакого чуда не произошло. Шарль действительно заговорил. Поздно, в три года,