Завтрашний взрыв. Иван Алексеев

был московским стражником и в сыскном деле опытен. Посему ему дано поручение отцом настоятелем произвести расследование.

      Послушник кивнул, на минуту задумался, затем весьма толково и последовательно рассказал, как на рассвете, сделав раненому перевязку и взяв из-под него судно, пошел выносить старые окровавленные повязки и прочее в отхожее место. Вернувшись, он нагнулся, чтобы поставить вымытое судно под кровать, и тут заметил под ней странный шарообразный предмет. Взяв предмет в руки, послушник, хотя и не сведущий в военном деле, заподозрил неладное и посчитал необходимым поставить в известность о происшествии отца Луку.

      Степа, поблагодарил послушника за исчерпывающий рассказ и шагнул за занавеску. Там он увидел то, что и ожидал: натянутое под самым сводом полотно отгораживало также и одно из окон.

      Стражник повернулся к юному лекарю:

      – Утром, когда ты выходил, окно было открыто?

      – Да.

      – А остальные окна в палате?

      – Тоже были распахнуты.

      Степа впервые за много месяцев, прошедших с того дня, когда его почти бездыханное тело подобрал на улице горящей плотницкой слободки митрополит Филипп, ощутил привычный охотничий азарт. Сыскной инстинкт присущ некоторым людям от рождения, он, как и другие глубинные инстинкты, передался к ним не просто от далеких человеческих предков, а от еще более дальних эволюционных предшественников – животных. Степан раскрыл не один десяток всевозможных злодеяний, совершенных во вверенной ему слободке, а перед самым ранением ему удалось распутать сложнейшее преступление – дело рук главаря разбойников всея Москвы Хлопуни вкупе с его дружками-опричниками и продажными тварями из московской стражи…

      «Ну что ж, – подумал стражник. – Направления сыска у нас будет два. Первое: бомбу бросили именно в это окно случайно, не целясь в кого-то либо определенного, просто желая запугать защитников монастыря этим жутким злодеянием – убийством раненых и больных. Второе: хотели убить именно этого человека. Ну, насчет окон, в какое бросить бомбу снаружи сподручнее, это мы потом посмотрим. А пока продолжим здесь».

      – Кто ж таков этот раненый, лежащий за занавескою? – обратился Степа к отцу Луке.

      Главный монастырский лекарь произнес с уважением в голосе, почти торжественно:

      – Это монах-отшельник, отец Серафим. Он жил в лесном ските, рядом с селом, на который налетел отряд басурманский. Ордынцы село сожгли, многих селян захватили в полон. Те, что смогли из села вырваться, прибежали в скит, просить укрытия. И отец Серафим сподвиг мужиков с одними дубинами напасть на басурман и полон отбить, и сам их подвиг возглавил. Да вот только ранен был в бою. Спасенные отцом Серафимом селяне на руках принесли его в монастырь. Он пока еще в сознание так и не пришел.

      – Это уж не то ли село, из которого к нам в ополчение Сидор с дюжиной мужиков поступил?

      – Да, сыне, это оно и есть.

      – Понятно. А не приходил ли кто вчера отца Серафима навещать? –