Петербург 2018. Дети закрытого города. Мария Чурсина

соседи врут.

      – А смысл? – буркнул Антон.

      Разговор ради разговора. Он и сам знал, что в пугалах один смысл – ворон гонять. А чтобы из обоев вылупляться… Антон достал из пачки новую сигарету и теперь мучительно мял в пальцах. От табака на губах уже горчило, но если закурить, то появится мотив остаться тут еще на несколько минут.

      – Нет смысла. Люди просто любят нагнетать страх. Болтают всякое, – сказал Март. Он тоже глядел в окно на втором этаже. Видел ли то самое шевеление шторы в углу окна? – А если там ночку посидеть?

      – Сидели уже, до тебя, и ничего. Девочка только руками разводила, мол, при вас не приходит пугало.

      – Значит, точно ненормальная.

      – Ну или пугало каким-то образом узнавало, что его караулят и не являлось. – Антон улыбнулся во все зубы.

      Март посмотрел на него, как на придурка.

      – Ты что, выслеживать теперь его собираешься?

      Тот отрешенно пожал плечами. Штора не колыхалась. Солнце окончательно уползло за соседний дом, и малиново-желтые блики больше не прыгали по стеклам. Да и зачем бы пугалу приходить в пустую комнату?

      – Нет.

      Он швырнул недокуренную сигарету в урну и зашагал прочь из двора-полуколодца, в очередной раз решая бросить противную привычку. Курить.

      Привычку заглядывать в чужие окна Антон никуда бы не дел.

      Антон не курил весь вечер, но горечь на губах ощущал только сильнее. Казалось, даже пальцы оставляют желтые пятна на листах бумаги. Впрочем, глаза слишком устали, а старенькая лампа изредка принималась мигать. Темнота за окном густела, хоть прожектора-фонари, оставшиеся здесь со времен военного положения, и пытались отогнать ее хоть с автомобильной стоянки.

      Дело с пугалом висело в воздухе вместе с горечью табачного дыма.

      – Нам велели закрыть это дело немедленно.

      Март выпучил глаза:

      – И что, ты до сих пор не закрыл?

      Признаться честно, Антон не докладывал ему обо всем, и занимался ровно тем, чем считал нужным заниматься. Но Март только махнул рукой.

      Он поверил, когда в кабинете раздался телефонный звонок.

      – Зайдите ко мне. Оба, – привычно тихо приказал Роберт в трубку и нажал отбой.

      – Ну вот, – обреченно развел руками Антон, а Март так и не додумался, в чем все дело.

      Он сунул в ящик стола одни бумаги, схватил со стола другие. Какие-то листы из отчета – вполне вероятно, что половина нужных так и осталась лежать на месте, а вот черновиков и изрисованных каракулями бумажек он прихватил с собой достаточно. Антон поторопился к кабинету начальства.

      Роберту, должно быть, стоило сочинить кратенькое и смешное прозвище, но, во-первых, всем оказывалось не до того. А во-вторых, весь изюм прозвища в том, что оно само на ум приходит, когда видишь человека. Вот местного библиотекаря давно прозвали Скворцом за то, что он любил высунуться из окна своей каморки, и торчал оттуда день-деньской, и поплевывал, за что каждый раз получал выговор и нагоняй от читателей, напрасно ожидающих за столом выдачи.

      При