Опрокинутый рейд. Аскольд Шейкин

на обрубок осокоря, вновь по своим местам расположились бойцы.

      Караульный постарше возвратился к костру, неся поясной ремень и ботинки задержанного. Швырнул к ногам взводного, сел рядом с ним.

      – Зачем так-то уж? – укоризненно проговорил взводный. – Знаешь, что за это бывает?

      – Не дам, – упрямо ответил тот. – Не к сватье на пироги. Я с самой весны босой. И в свое время от ихней братии натерпелся.

      – Вернешь, – уже с угрозой продолжал взводный и кивнул на ботинки: – Ишь ты! Еще и под нос мне совать…

      Прекрасны в этом краю августовские предутренние часы. Понемногу светлеет восточная сторона неба. Поначалу неуверенно, изредка, но все громче раздаются птичьи голоса. Временами налетает теплый ветерок, и словно бы это он сдувает пелену ночной темноты с дальних и ближних горушек, низин, деревьев, кустов, и они как будто проявляются, откуда-то выплывают.

      Взводный глядел в огонь. То же, сидя с ним рядом, делал и караульный. Потом он поднял ботинок, повертел в руках: ботинок был явно нерусского фасона – с широким рантом, с рифленой подошвой. Грязь на нем и то, что верх его местами полопался, караульного нисколько не отталкивали. Он ощупывал, мял его, потом, продолжая свое исследование, сунул руку внутрь. Стелька мешала. Он ее вынул. Под стелькой было что-то еще. Он вынул и это: металлическая, сложенная вдвое, тугая пластинка. Караульный разжал ее. Внутри белел листочек бумаги.

      Взводный протянул руку, раскрыл листок. Он был исписан колонками цифр. Взводный не раздумывал. Тотчас он спрятал листок в нагрудный карман гимнастерки, оторвал осьмушку от первой попавшейся в полевой сумке бумажки, втиснул ее в металлический зажим, вложил его в ботинок, прикрыл стелькой, поставил ботинок на землю, наклонился к караульному:

      – Чтобы никто ничего! Понял? И обувку вернешь. Скажешь, временно брал. Чтобы не смог убежать. Так, мол, положено.

      Тот утвердительно кивнул.

      – К утру не вернусь – к командиру роты доставишь. Головой отвечаешь…

      Из допроса у командира роты:

      – …Третьей сотни?

      – Ну да. Я и говорю. Я все вам, как на духу.

      – А полк?

      – Что – полк?

      – Номер полка какой?

      – Бес его знает. Сколько раз меняли! То сорок четвертый, то десятый был. Сейчас какой – так и не знаю… Я вам правду. Истинную правду. Не верите?

      – Что ты, милок! Верим тебе мы…

      – Я всей душой. Такие слова!.. Трудящийся казак! У тебя общие цели с крестьянином и рабочим. Будем же вместе, плечом к плечу, строить новую жизнь… У нас там измываются господа-благородия. В нашем полку казаки пытались подняться: «Доколе война?» Их в плети! Расстрелы да порка. Приказ такой от Деникина.

      – Да верим тебе мы, верим…

      Из допроса в штабе батальона:

      – …Та-ак. Третьей сотни, значит. Тут ты не врешь?

      – Да я все вам точно, товарищи!

      – Сколько сейчас в сотне сабель?

      – Девяносто пять. Еще коноводы, кузница, швальня.

      – А во всем полку сколько?

      – Откуда мне знать?

      – А если подумать?