Вольное царство. Государь всея Руси. Валерий Язвицкий

дай своим именем, яко вклад за Дарьюшку мою. Да из казны моей возьми десять золотых корабленников. После-то еще казной давать буду. Следи, дабы уход за ней был и в почете бы она была.

      Иван Васильевич поднялся со скамьи и молча прошелся вдоль покоя своего, потом остановился возле дворецкого и молвил:

      – Не наша воля, Данилушка, в сей юдоли земной, а Божья. С самой игуменьей у Вознесенья-то поговори и о вкладах скажи твердо, ибо мной решено все, как тобе сказывал.

      Дворецкий поклонился до земли государю:

      – Спаси тя Господь, государь, да укрепит Он душу твою…

      – Иди, Данилушка, – печально сказал Иван Васильевич. – Расскажи все Дарьюшке. Нету в сем вины моей, все ж мука ее от меня идет. Скажи, ныне вечером видеть ее хочу. – Государь снова прошелся вдоль покоя и добавил: – Пойди к государыне Марье Ярославне, проси ее тайно сей же часец ко мне, а потом тайно же Ивана Фрязина к нам приведи.

      Иван Васильевич в каком-то забвении ходил взад и вперед по своему покою, когда вошла к нему Марья Ярославна и окликнула его:

      – Иванушка, пошто звал ты меня? Люди у меня были – Данилушка посему не хотел ничего сказывать.

      Иван Васильевич молча поздоровался с матерью и, поцеловав ее руку, сказал ласково:

      – Садись, моя матушка, сюды к столу. Яз тобе все поведаю. Сей часец придет сюды Иван Фрязин. Воротился он из Рыма.

      Марья Ярославна сразу оживилась и заволновалась:

      – Когда же, сыночек, приехал он?

      – Придет – вот сам и поведает. Лик царевны грецкой привез он, на доске кипарисовой писанный. Вот мы с тобой и поглядим его. Потом ты расспроси Фрязина-то, как ты сие умеешь, обо всем, спроси посла-то нашего, а яз послушаю. Да и сам, может, о чем-либо его попытаю.

      – Когда же придет-то он?! – нетерпеливо воскликнула великая княгиня.

      – Сей часец, матушка, – ответил Иван Васильевич, – а ты, молю, погляди на лик-то ее и скажи все мне. Материнское-то сердце – вещун верный.

      Дворецкий, постучав, приотворил слегка дверь и спросил:

      – Приказываешь ли, государь, пред лицо твое стать?

      – Веди сюды Фрязина, потом нас втроем оставь. Никого сюды не пущай.

      Иван-денежник вошел и низко поклонился, касаясь рукой по русскому обычаю самого пола. Потом, как принявший православие, перекрестился на образ по-православному. Усмехнулся Иван Васильевич, представив себе, как его денежник молился перед папой, крестясь по-католически.

      – Двурушничал, – чуть слышно сорвалось с его губ.

      – Многие лета вам, государь и государыня, жить во здравии, – почтительно молвил венецианец.

      – Здравствуй и ты, – ответил государь, – сказывай.

      Иван-денежник снова поклонился, достал из-под полы кожаный ящичек красивой работы, тисненный золотым узором, и, сняв с него крышку, преподнес Ивану Васильевичу. В ящичке лежала кипарисовая доска. На ней сухими красками, разведенными яичным желтком с клеем, написан был лик царевны Зои.

      Государь