Княжич. Соправитель. Великий князь Московский. Валерий Язвицкий

кто убитых да раненых грабит, а кто ни туда, ни сюда, сам не знает, что деять… – Старик досадливо пожевал беззубым ртом и строго добавил: – Вижу, дело недоброе! Понимаю хитрость неверных, хочу наших упредить, а бежать не могу – стар. Ищу кликнуть кого, дабы великому князю весть скорей дать, и вижу – поздно уж! Татарские конники кругом заворачивают и сбоку на наших ударили. Нарочито наших заманили, поганые! Смяли пеших, а конников окружили со всех сторон. Закрыл аз глаза, молитвы Господу о спасении читаю, гляжу опять, а уж князь великой вместе со своими тремя конниками окружен. Рубятся крепко, а потом двое с коней наземь сбиты и токмо один ускакал прочь с рукой отсеченной.

      – Федорец Клин, – вставил Васюк. – Правду он баил, когда ответ держал перед старой княгиней…

      Иван и Юрий жадно слушали Паисия и ждали, что дальше он скажет о битве. Но старик опять медленно пожевал губами и строго проговорил:

      – За грехи наказал нас тогда Господь. Из-за усобиц все. Ладу нет у князей, а зависть и зло на великого князя. Из удельных же да из бояр тоже всяк токмо своей пользы ищет, а о сиротах заботы нет. Мутят князи да бояре, – всяк своего князя хочет, дабы от своего-то прибыток ему был. Токмо сироты одни за великого князя, ибо не хотят разоренья и полона…

      – Потому, – вмешался Илейка, – что сиротам все одно, от кого идет разоренье: от тара ли, от удельных ли. Потому, пока сильна Москва, и сиротам покой и жир!

      – Истинно, истинно, – отозвался Паисий, – а удельные-то зорят хуже татар. Помните, княжичи: дед ваш, Василь Димитрич, крепко в кулаке удельных держал! Грозный был государь. А отец-то ваш вон в какую беду попал…

      Отец Паисий что-то еще хотел добавить, но Васюк знаком остановил его и, отведя в сторону, сказал на ухо:

      – Про ослепленье-то не ведают княжичи. Не велено им сказывать.

      Паисий, не подходя уже больше к княжичам, поклонился им издали и сказал:

      – Помоги вам Господь, дети мои, сохрани и помилуй вас.

      Из Суздаля нареченный митрополит Иона и княжичи в монастырских колымагах поехали, а князья Ряполовские на телегах. Ладьи же в Рязань назад отослали, ибо оттуда, из своей епископии, владыка их взял, отъезжая к Мурому. Хотя весна была ранняя и соловьи запели, но земля в лесах не провяла – вязли кони и колеса на лесных дорогах. Двигался владычный поезд медленно – пешие и те его обогнать могли. От обеда до темна всего-навсего двадцать пять верст проехали и в селе Иванове ночь ночевали. С рассветом потом выехав, к обедне лишь прибыли в Юрьев Полской, а из Юрьева до Переяславля-Залесского, верст шестьдесят, опять с ночевкой в деревне Выселки, ехали и мая шестого в полдень у самого уж града были.

      Увидали снова княжичи золотые маковки Спасо-Преображенского монастыря в гуще лесной и ясную гладь озера Клещина. На полях же, к посадам ближе, женки и девки, горох сея, пели, крестясь, слова заклинания:

      Сею, сею бел горох,

      Уродись крупен и бел,

      Сам-тридесят!

      Старым