Княжич. Соправитель. Великий князь Московский. Валерий Язвицкий

вы но-чи-те!

      – Ух! – будто враз опьянев, воскликнул Федор Александрович, и все хором подхватили горячую, хмельную песню.

      Затопали под столом ногами, зашевелили плечами, и первый пошел плясать Федор Александрович, лукаво поманивая перстом свою Грушеньку.

      Серой утицей поплыла к нему Грушенька, помахивая белым шитым платочком. Не утерпел и князь Иван Андреевич, пошел на манку Настасьюшки, словно голубь за голубкою, зачастил ногами, застучал в пол каблуками на серебряных подковах. Только Шемяка сидел на скамье, широко раздувая ноздри и крепко обняв Акулинушку. Но вот и он улыбнулся, закрыл глаза и опустил свою черную кудрявую голову на высокую грудь Акулинушки. Ни о чем он теперь не думает, а слушает, как под его ухом девичье сердце стучит, да звенит и гудит в груди сладостный голос, пьянит и баюкает, тоску его усыпляя.

      Кончились песни и пляски, опять зазвенели чарки, и Федор Александрович, румяный от вина и быстрых движений, увидев, что князь его развеселился, снова вскочил из-за стола.

      – Гости дорогие, – громко приглашал он, – напоследочек в «колобок» поиграем с пенями!..[42]

      Поставили пять стольцев среди горницы. Пятеро сели, а шестая, Акулинушка, протянув правую руку, пошла вдоль стольцев и запела медленно:

      Клубок – тоне, тоне,

      Нитка тянется…

      Первым, встав, взял ее за руку Шемяка, потом Грушенька, за ней – Федор Александрович, за ним Настасьюшка и князь Иван Андреевич.

      Образовался хоровод и быстро закружился, а Акулинушка запела:

      Клубок – тоне, тоне,

      Нитка – доле, доле!..

      Хоровод закружился еще быстрей и вдруг, разорвавшись в одном месте, стал извиваться змеей, будто и в самом деле нитка с клубка разматывалась…

      Снова запела Акулинушка:

      Я за ниточку взялась,

      Моя нитка порвалась!..

      При последних словах она дотронулась рукой до князя Ивана Андреевича, догнав другой конец хоровода, который мгновенно рассыпался. Все сели на стольцы, только Настасьюшка не поспела и осталась среди горницы.

      – Пеню, пеню! – закричала Грушенька.

      – Пусть поцелует кого захочет! – крикнул, смеясь, дьяк.

      – Меня поцелуй, Настасьюшка, – при общем смехе быстро отозвался князь Иван Андреевич.

      Снова игра продолжалась, а оставшиеся и через скамьи скакали, и чарки осушали, как Иван Андреевич, совсем осовевший от крепкого меда. Последнему Федору Александровичу пеню платить пришлось.

      – Медведем ему быть! – весело крикнул Шемяка, перескочивший перед тем через скамью.

      – Ладно, – проревел дьяк, становясь на четвереньки.

      Грузный, но все еще могучий, пошел он с медвежьими ухватками, ну точно вот зверь лесной. Грушенька даже взвизгнула, когда он с ревом напал на нее, встав на задние лапы и нарочно подогнув колени. Схватив ее передними лапами, поднял, как перышко, и понес

42

Игра с пенями, то есть со взысканием, с «фантами».