Княжич. Соправитель. Великий князь Московский. Валерий Язвицкий

впереди себя он услышал очень уж громкое чавканье. Сначала Иван подумал, что это Данилка ест ягоды, но удивился, что тот очень уж гулко чавкает, даже не похоже, что человек ест. Княжич заробел и в нерешительности остановился. В это время позади него зашуршали кусты, и из них вынырнула Дуняха с полным ведром малины. Оглянувшись на нее, Иван ободрился и смелее шагнул вперед, но, раздвинув кусты, замер от страха: перед ним невдалеке сидел на корточках огромный бурый медведь и, обняв лапами, как сноп, несколько кустов малины, жадно хватал пастью ягоды и обсасывал их. Не успел княжич понять, что происходит, как зазвенело у него в ушах от визга Дуняхи.

      – Ме-едве-е-едь! – визжала она не своим голосом на весь бор. – Ме-е-едве-едь!..

      Иван видел, как страшный зверь вздрогнул, взмахнув лапами, вскочил и, с шумом ломая кусты, скрылся в малиннике, а Дуняха завизжала еще громче. На крик прибежал Васюк, а за ним Илейка с Данилкой и Марьей Ярославной. Иван все еще стоял неподвижно, крепко вцепившись одной рукой в ведерко, а другой – в кусты малины.

      – Какой медведь? – кричал Васюк, тряся за плечи Дуняху. – Где медведь?

      Девка перестала неистово визжать, но не могла с испуга и слова выговорить. Иван же, все еще держась за куст, медленно поставил ведерко на землю и сказал, указывая дрожащей рукой на притоптанный рядом малинник:

      – Здесь малину ел…

      – Мати Пресвятая Богородица! – вскрикнула, испугавшись, Марья Ярославна, бросилась к сыну, обняла и заплакала.

      – Матунька, матунька, – бормотал Иван сквозь слезы, – да убег медведь! Убег уж, матунька!..

      Когда все успокоились, Илейка, сдвинув колпак на затылок, сказал весело:

      – Шибко испугался сам-то лесной хозяин. Крику истошного испугался.

      Чай, его и посейчас несет…

      Старый звонарь подошел к измятым кустам и, смеясь, добавил:

      – Ну, так и есть! Тут, где сидел, перву свою печать и положил!..

      – К матушке надо скорей, – засуетилась Марья Ярославна. – Всполошилась, верно, матушка-то от крику. Не знай, что подумает! Берите ведра и айда скорей к поезду.

      На другой день из Озерецкого княжой и боярский поезды с первыми петухами тронулись к широкому тележнику, что идет от Москвы прямо к Дмитрову. Круто свернув на восток, поспели они к обеду в Выселки, где было положено ждать вестей от отца Александра из Москвы с нарочным, с дьячком его Пафнутием.

      – Верст на пятьдесят Москву мы обошли, – говорил княгиням Константин Иваныч, идя рядом с их колымагой.

      – А что там, господи, деется! – сокрушенно вздохнул Илейка, правивший лошадью. – Погорела вся Москва-матушка, окружили ее поганые со всех сторон.

      – В Выселках всё узнаем, если отца Пафнутия Господь до нас допустит, – сказала Софья Витовтовна, – отец Александр, коли жив и здоров, отписать обо всем обещался.

      – А пошто дьячка отцом зовут? – спросил Иван,