Открыватели. Сергей Трищенко

Вернее, в одну врезался. Но льдинка оказалась примороженной, и он едва не упал.

      – Что такое? – Пантелеймон остановился рядом с ним. – Буквы какие-то вроде…

      – Что? Буквы? А ты говорил – пустой мир! Значит, тут кто-то есть? А что написано? Что-то не пойму…

      – Сейчас посмотрим.

      Пантелеймон принялся ходить вдоль примёрзшей ко льду надписи, и, шевеля губами, пытался прочесть слово.

      Серёжка хотел последовать его примеру, но у него ничего не получилось: буквы оказались латинскими, а иностранный язык в Серёжкиной школе изучали только с пятого класса.

      – Вот, – остановившись, сказал Пантелеймон. – Тут написано «вечность». По-шведски. Или по-норвежски.

      – Ты и там побывал? – ахнул Серёжка.

      – Служил с отцом на Севере, – небрежно ответил Пантелеймон. – На радиолокационной станции. На границе со Швецией и Норвегией… Ну, немножко выучил.

      – Странно, – произнёс Серёжка, обводя взглядом пустынный лёд и не менее пустынный берег. – Кто же мог оставить такую надпись?

      – Может, кто-нибудь потерпел кораблекрушение? – в шутку предположил Пантелеймон.

      – Тогда логичнее выложить слово «СОС», – Серёжка шутки не понял, и отреагировал на неё по-своему.

      – Погоди! – схватил его за руку Пантелеймон. – Вон, по-моему, кто-то едет… Тоже на коньках катается! Пацан какой-то. Сейчас мы его спросим…

      Маленькая фигурка катила на блестящих коньках по ровному ледяному простору.

      Заметив стоящих ребят, конькобежец подъехал к ним и с ходу спросил первым:

      – Кто… вы… такие? Что… вы… здесь… делаете?

      Голос у него был ровным и безжизненным, как у робота. И он делал значительные паузы между словами.

      – А ты что здесь делаешь? – вопросом на вопрос ответил Пантелеймон.

      – Я… здесь… живу, – тем же ровным голосом отвечал мальчик. – Королева… сказала… если… я… выложу… из… разноцветных… льдинок… слово… «вечность»… она… подарит… мне… весь… мир… и… пару… коньков… в… придачу… Я… выложил… слово…

      Серёжке почему-то стало вдруг холодно. Так холодно, как не бывало никогда в жизни. Но не от окружающей температуры: она нисколько не изменилась, и солнце продолжало светить по-прежнему.

      Холодно стало от слов мальчика. Да ещё от того, что у того на голове, на бровях, на ресницах – и вообще на всём лице – лежал иней: тонкие кристаллики льда не таяли и сверкали на солнце бриллиантовой маской.

      Мальчик стоял, безучастно обводя друзей бледно-голубыми глазами.

      – Уж не робот ли он? – шепнул Серёжка Пантелеймону.

      – Или сумасшедший, – ответил тот. – Рехнёшься тут в одиночку… Есть здесь ещё кто, кроме тебя? Родители твои где? Бабушка, дедушка?

      Но мальчик ответил.

      – Я… тут… один… Больше… никого… нет… Я… катаюсь… на коньках…

      Охваченный каким-то неясным предчувствием, Серёжка спросил:

      – Как тебя зовут?

      Мальчик поднял на него заиндевевшие ресницы, и ответил всё тем же безжизненным