Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин. Андрей Добров

сюда каждый вечер, – отвечал я рассеянно, продолжая взглядом рассматривать залу.

      –  Проституток, что ли?

      –  Уж и не знаю, как тебе объяснить. Приезжают в Москву молодые девчонки из провинции – наняться в услужение или на какую работу. На вокзале вор ее выследит, паспорт и деньги украдет. А потом явится перед ней как благодетель – мол, чуть не земляк. «Выручать» начнет. Приведет сюда, на Хитровку, в ночлежный дом пристроит. А потом обесчестит, сделается ее любовником. Ну и начнет ставить на работу – продаваться хитровским пьяницам за гроши.

      –  Сутенер?

      –  Ну, на местном наречии всех их кличут «котами». Он ее хоть и продает, но все равно остается для несчастной любовником. И проституцией она занимается не из-за денег, а из-за любви к нему.

      –  Из-за любви? – пораженно переспросил Шаляпин.

      –  Так точно.

      Половой принес две бутылки водки, явно местного разлива – ни этикеток, ни фабричных пробок, заткнуты они были бумажными закрутками серой плохой бумаги. На щербатой тарелке горкой были сложены отличные моченые антоновские яблоки.

      –  Не отравят? – с тревогой спросил Шаляпин.

      Я посмотрел на него строго, и певец понял, что от волнения снова вышел из образа.

      –  А все одно помирать, что от работы, что от водки! – бросил он и, вытащив бумажную затычку, плеснул себе в стакан. Но плеснул совсем чуть-чуть, едва донышко прикрыл. Понюхал, страдальчески наморщился и опрокинул стакан внутрь.

      –  Это вы зря, – спокойно сказал я, вынул чистый носовой платок и сначала тщательно протер свой стакан, – бог знает, какая тут зараза. Тут и тиф можно подхватить, и холеру…

      Лицо Шаляпина побледнело, а глаза выпучились.

      –  А еще, – продолжил я безжалостно, – добрые люди могут вам подлить «малинку» в водку, очнетесь голым на улице. Если, конечно, очнетесь.

      –  Ка… какую малинку? – испуганно прошептал Шаляпин.

      –  А это такая смесь опия и хлороформа. Если надо кого-то быстро опоить до бесчувствия, подливают ему в питье «малинку».

      –  Меня сейчас стошнит! – просипел Шаляпин.

      –  А это – пожалуйста, – кивнул я. – Никто тут особо и не заметит. Но лучше – выйди на улицу.

      После чего я аккуратно налил в свой стакан из той же бутылки и медленно выпил, крякнув и занюхав антоновкой. Шаляпин прищурился:

      –  Шутишь, дядя?

      Я невинно поднял брови:

      –  Нисколько!

      –  А сам не боишься?

      Я самодовольно усмехнулся.

      –  Пей. Со мной тут безопасно. Меня тут знают.

      Федька Косой плеснул себе водки на полстакана и выпил, потом закусил антоновкой.

      –  Ну так что по моему делу? – спросил он, потихоньку оглядываясь.

      Я кивнул головой вправо:

      –  Вон туда смотри. Видишь, сидят бабы за столиком? Одна из них – та, кто тебе нужен.

      Я, свистнув, подозвал полового и прошептал ему на ухо:

      –  Ну-ка, малый, беги к «теткам» и