Музыка падших богов. Игорь Журавель

морщащегося от лучей рассветного солнца и покупающего билет на электричку. Нет, вру, я еще помню, как залез в вагон, зачем-то прошелся по нему несколько раз вперед-назад и сел на скамейку.

      Судя по всему, я сейчас лежу на твердом сидении электрички, укрывшись газетой, как будто бы это может согреть. Когда я ложился, газеты наверняка не было, я никогда не читаю газет и покупаю их лишь изредка, перед посещением футбольного матча, чтобы подстелить. По всей видимости, какой-то сердобольный бродяга с большим опытом ночевок где попало выделил мне это своего рода бумажное одеяло из личных запасов.

      В окно электрички светит солнце, прямо мне в лицо, я настолько хотел спать, что забыл задернуть занавески на окнах вагона. Ненавижу солнце. Но разбудило меня не оно, а пожилая женщина с лукошком, сидящая напротив меня и пристально на меня глядящая. Кроме лукошка в ней нет ничего примечательного, обычная бабулька, каких много в городе. Они просят милостыню в общественном транспорте и у сигаретных киосков (наверное, считается, что курят только состоятельные и успешные люди, а может быть дело в том, что курильщики, осознавая пагубность своей привычки, считают себя одной ногой в могиле и в связи с этим проще относятся к деньгам и легче с ними расстаются), ходят на базар за продуктами, играют с малолетними внуками и часами просиживают на лавочках у подъездов, отравляя жизнь соседям. В общем, выполняют свои прямые стариковские обязанности. Так вот, видно эта старуха сидела и пялилась на меня своими глупыми глазами, и от этого я проснулся. Она и сейчас смотрит на меня, не мигая, будто в гляделки сыграть хочет. Я уж совсем было собираюсь сказать, что играть с ней не намерен, но она опережает меня.

      – Притомился, небось, внучек, – скрипучим голосом говорит старуха, – поешь вот пирожков, – лезет в лукошко с твердым намерением меня накормить.

      – Спасибо, – отвечаю, – бабушка, за заботу, но я вегетарианец.

      – Но пирожки ведь с капустой! – Протестует моя спутница.

      – Это не важно, – неприязненным тоном говорю я и отворачиваюсь к окну. Старуха обижается и в скором времени уходит.

      За окном проплывает станция «Харьков-сортировочная». Гляжу на часы – девять утра. Не лучшее время суток, но небо, по крайней мере, выглядит уже более или менее нормально, а вовсе не так омерзительно как ранним утром. Нет зрелища более неприятного, чем утреннее небо, особенно отвратительно небо рассветное. Поэтому я и предпочитаю утром спать, коли есть такая возможность. Сижу, размышляю о положении, в коем нахожусь.

      «Да, Полиграфушка, не отпустил тебя город, – думаю, – не святой ты, каким бы юродивым себя ни мнил, каким бы психом тебя ни считали». На душе гадостно, я осознаю, что еще не готов покинуть город, сблизиться с миром духов и, возможно, даже открыть путь в другие миры. Возможно, это произойдет в будущем, хотелось бы надеяться.

      Я чувствую себя просто ужасно. Я привязан к городу, несвободен. И что с того, что меня, казалось бы, никто не контролирует, и я