Иннокентий Анненский. Иннокентий Анненский

Ахматовой «Учитель. Памяти Иннокентия Анненского», написанное в 1945 году:

      А тот, кого учителем считаю,

      Как тень прошел и тени не оставил,

      Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,

      И славы ждал, и славы не дождался;

      Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

      Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —

      И задохнулся…

      Ахматова в ту пору имела все основания думать именно так. На долгие годы лирика Анненского была обречена, если воспользоваться одним из его любимых слов, «забвенности». Жалкое полупризнание, недоуменно-снисходительные оценки современников и потомков (верно, были и редкие исключения иного порядка) будто подтверждали горестное признание поэта: «я лишь моралист, ненужный гость, неловок и невнятен». Но времена меняются, меняются и люди. Во всяком случае, сегодня почти никому и в голову не придет оспорить такое, например, суждение: «Анненский – единственно возможный, вместе с Блоком претендент на русский поэтический трон со смерти Тютчева и Некрасова!» (Георгий Адамович). Конечно, есть и другие взгляды на сей счет, но сама значительность Анненского-поэта, мыслителя, переводчика, просто Анненского – в пределах национальной художественной культуры и самосознания бесспорна.

      Когда Анненский готовил к изданию свою первую стихотворную книгу «Тихие песни», он решил сопроводить ее предисловием. Статья осталась незавершенной и в книге не появилась. Она была напечатана после смерти поэта. Название статьи – «Что такое поэзия?» Занятен венчающий фразу знак вопроса. Это весьма в духе Анненского. Вот начало заметки: «Этого я не знаю. Но если бы я знал, что такое поэзия… то не сумел бы выразить своего знания или, наконец, даже подобрав и сложив подходящие слова, все равно никем бы не был понят. Вообще есть реальности, которые, по-видимому, лучше вовсе не определять. Разве есть покрой одежды, достойной Милосской богини? <…> Хотя я и написал в заголовке: Что такое поэзия? – но вовсе не намерен ни множить, ни разбирать определений этого искусства. К тому же мне решительно нечему учить, так как в сфере поэтики у меня есть только наблюдения, желания или сомнения. Конечно, мысль, этот прилежный чертежник, вечно строит какие-нибудь схемы, но, к счастью, она тут же и стирает их без особого сожаления». Статья и не могла быть завершена. Только упразднение поэзии, ее «невозможность» позволяет решить, что она такое. Но надеемся, последнего не произойдет и она останется животворящей мир тайной. И все же велик соблазн у художника добраться до тайны, если и не вообще поэзии, то хотя бы своей.

      Анненскому это удалось.

      Творящий дух и жизни случай

      В тебе мучительно слиты,

      И меж намеков красоты

      Нет утонченней и летучей…

      …………………….

      Неощутима и незрима,

      Ты нас томишь, боготворима,

      В просветы бледные сквозя.

      Так неотвязно, неотдумно,

      Что, полюбив тебя, нельзя

      Не полюбить тебя безумно.

(Поэзия)

      Здесь схвачена, до жесткости формулы, суть собственной поэзии – «творящий дух и жизни случай» в их «мучительной» слиянности. По слову Гумилева, то был «голос одинокой музы», «голос нежный и зловещий». Соседство последних эпитетов есть точное определение смысловых полюсов, предельных напряжений, лирической интонации «русского Еврипида».

      Вот лишь несколько примеров этой полюсности.

      В каждом случае «немота бытия» раскована словом и ритмом:

      Иль я не с вами таю, дни?

      Не вяну с листьями на кленах?

      ……………………….

      Иль я не весь в безлюдье скал

      И в черном нищенстве березы?

(«Когда б не смерть, а забытье…»)

      Дед идет с сумой и бос,

      Нищета заводит повесть:

      О, мучительный вопрос!

      Наша совесть… Наша совесть…

(В дороге)

      Ты опять со мной, подруга осень,

      Но сквозь сеть нагих твоих ветвей

      Никогда бледней не стыла просинь,

      И снегов не помню я мертвей.

(«Ты опять со мной, подруга осень…»)

      Шарики, шарики!

      Шарики детские!

      Деньги отецкие!

      Покупайте, сударики, шарики!

(Шарики детские)

      Полюбил бы я зиму,

      Да обуза тяжка…

      От нее даже дыму

      Не уйти в облака.

      Эта резанность линий,

      Этот грузный полет.

      Этот нищенски синий

      И заплаканный лед.

(Снег)

      …Я люблю, когда в доме есть дети

      И когда по ночам они плачут.

(«Тоска припоминания»)

      Талый