Баймер. Юрий Никитин

искренне желала, чтобы этот гад закончил жизнь под ножом этого… мужественного и сильного человека, потом, я это видел, начала представлять, как тот его зарежет… нет, это лучше не представлять, а вот как она будет есть это нежное мясо…

      Она содрогнулась всем телом, словно ее скрутила судорога.

      – Нет, – вырвалось у нее непроизвольно, – нет! Есть я его не смогу.

      Валериан Васильевич пожал плечами. На красивом интеллигентном лице было презрение к таким мерехлюндиям.

      – Хорошо, – согласился он. – Уже встречал такое, хотя никогда не понимал этой блажи… Хорошо, можно не есть. Можно продать мясо и шкуру, на вырученные деньги купить другое мясо и шкуру. Или купить новые шнуры и полкомпьютера в добавку!

      Он захохотал, сильный и уверенный человек, настоящий мужчина, хозяин жизни. К таким любят прислоняться женщины: к надежным, как они говорят. Добротным. Которые по ночам не гоняют по экранам игрушечные самолетики, а все в семью, все в семью…

      Я пытался встать на его точку зрения, твердил себе, что съел бобра – спас дерево, но все равно было так гадко, словно я вместо бобра съел само дерево.

      Нинель вдруг, неожиданно для себя, выхватила из его рук толстого гада, прижала к груди. В отместку кроль сильно двинул задними лапами по лобковой кости. Нинель закусила губу, побледнела, глаза стали совсем отчаянными.

      – Нет, – выговорила она с трудом. – Нет… Я тогда вообще не смогу есть мяса… Никогда.

      Валериан Васильевич удивился:

      – Почему?

      – Мне будет казаться… что это мой Васька.

      Валериан Васильевич сказал покровительственно:

      – Но ведь, если разобраться, все мясо, что мы едим, это мясо каких-то васек. Пусть даже безымянных кролей, кур, овец, коров. Ну и что? Мне, к примеру, аппетит не портит.

      Он захохотал, сильный и уверенный. Надежный, добротный.

      – Все равно, – ответила она сердито. – Это я знаю умом, но… не чувствую. А так буду и чувствовать!

      – Это самообман, – констатировал он. – Компромисс с совестью.

      – Да, – согласилась она. – Вот такая я. Не желаю знать, из чего котлета на моей тарелке! Закрываю глаза. Трусливая я, трусливая!.. Но моего Васеньку не отдам.

      Она поцеловала кроля в толстую морду. Тот фыркнул и чисто по-мужски попытался вырваться.

      На прощанье Валериан Васильевич сказал сочувствующе:

      – Я понимаю вас, но… учтите, кроли долго не живут. Сейчас можно полакомиться хорошим молодым мясом, а через пару лет он подохнет… извиняюсь, преставится от старости. Не сомневаюсь, будете лечить, ухлопаете кучу денег, но все равно околеет. Пропадет и мясо, и шкура. Да еще и хоронить придется! С таким слюнтяйским отношением не в мусорный же бак на улице?

      Нинель видела в его глазах презрение и глубокую жалость, какую здоровые сильные люди испытывают к увечным, смертельно больным или умалишенным.

      Я сказал:

      – А может быть, мы в самом деле… лузеры?

      – Похоже, – ответила она сердито. –