Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного. Наталья Павлищева

невысокую девушку:

      – Вот она. Хуррем.

      – Когда Повелитель успел услышать ее пение? – валиде поинтересовалась шепотом.

      Сулейман усмехнулся:

      – Ночью пела, когда даже соловьи спят. А еще стихи читала. – Он встал и подошел к девушке ближе. – Мне прочтешь?

      Роксолана чувствовала, что готова свалиться без чувств прямо здесь. Ей стоило большого труда взять себя в руки, просто поняла, что это единственный шанс побыть рядом с Повелителем хоть миг, хотя бы те минуты, пока читает стихи. Вскинула голову, подняла на него зеленые, полные слез глаза и прочитала:

      Не лови ту газель, которую гонит лишь страх.

      Ни к чему тебе птица, застрявшая в тонких силках.

      Излови соловья, выводящего трели на ветке,

      Но такого, какой не познал еще плена и клетки.

      Сулейман усмехнулся:

      – А что там было про сердечко?

      Губы Роксоланы чуть дрогнули. Повелитель запомнил стих?

      Повторила. Снова потупилась, силясь не залиться слезами. Он поднял ее лицо за подбородок:

      – А плачешь чего?

      Хотела сказать: от любви, но не решилась, только посмотрела и одним взглядом все сказала.

      Валиде не поверила своим глазам: Сулейман… покраснел! Повелитель, перед которым трепетала половина мира, покраснел, едва глянув в залитые слезами зеленые глаза своей наложницы! О, Аллах! Они переглянулись с кизляром-агой, словно спрашивая: не снится ли?

      А Сулейман, смутившись, вдруг попросил:

      – А… танцевать можешь?

      Сказал, только чтобы что-то сказать, чтобы не стоять столбом перед этой девчонкой, которая ему по плечо, не краснеть от слез в ее пронзительно-зеленых глазах.

      – Да.

      Прошептала, не в силах произнести громче. Уже внутри поняла, что если отвергнет, то завтра в петлю. А где-то в глубине души знала другое: не отвергнет!

      – Ну, так танцуй! – выручила смутившегося сына мать.

      Султан остался стоять, глядя на нее, такую маленькую, сверху вниз.

      Роксолана кивнула, музыканты затянули мелодию. Ей бы скинуть халат, остаться в одних шароварах и полупрозрачной полоске, скрывавшей грудь, заходить бедрами, как учили еще в Кафе, чтоб пожелал Повелитель заключить эти бедра в объятья своих ног (так твердила им Зейнаб!). А она вдруг… повела плечиком и поплыла лебедушкой! Ногами перебирала мелко-мелко, отчего казалось: не идет, а плывет над землей. Глаза опустила долу, бровями чуть дрогнула, ручку отставила – лебедь она и есть! И золотистые волосы, скрывшие всю спину…

      Если и мог выбраться из любовного омута Сулейман, то после этого совсем нырнул в него, не оказывая сопротивления.

      – Приведешь ко мне, – бросил кизляр-аге почти на ходу, самому сказать Роксолане, чтобы была готова, не хватило духа, боялся еще раз глянуть в эти зеленые глаза и пасть перед ней на колени прямо там, на виду у всех.

      Роксолана растерянно смотрела вслед. Даже имени не спросил! Вот тебе и стихи, вот тебе и танец.

      К девушке