Затерянный остров. Джон Пристли

Но я все исправлю. Ты так добр ко мне, Уильям, сынок, я в долгу не останусь.

      – Все, никаких разговоров! – рявкнул доктор Форестер, копаясь в своем саквояже.

      – Да, пока не забыл, еще кое-что… – продолжил дядя Болдуин.

      Уильям оглянулся на доктора, который коротко кивнул в знак дозволения – мол, пусть лучше выговорится.

      – Что такое, дядя?

      – Не веди никаких дел с Гарсувином, – предостерег дядя Болдуин. – Заранее тебя предупреждаю. Не слушай его и не веди с ним никаких дел.

      – Хорошо, не буду. – Уильям не хотел перечить старику. – Мне и не придется.

      – Как знать. Тут не угадаешь.

      – Но ведь он уехал?

      – Уехал, – согласился дядя. – Однако рано или поздно объявится. Вот увидишь. И помни, я тебя предупредил заранее, в открытую, без утайки. Не водись с ним, как бы он тебя ни обрабатывал. И дело не в том, что мы повздорили. Я бы предостерег тебя в любом случае, в любом… – Фраза окончилась невнятным бормотанием, дядя закрыл глаза и отвернулся. Лицо у него сделалось совсем старческое, осунувшееся, и только орлиный нос торчал, как скала. Через несколько минут он задремал.

      – А ведь я говорил, что нужен покой! – рявкнул доктор Форестер в холле. – Но разве он послушает…

      Уильям вкратце рассказал ему о случившемся.

      – Что ж, его состояние и прежде было плачевным, а теперь еще плачевнее. Ваш дядя очень плох, Дерсли, очень-очень плох. Я мало чем могу ему помочь.

      – Может быть, взять сиделку?

      Доктор Форестер поджал губы, и лицо его еще больше заострилось.

      – Не помешает. Постоянный уход не требуется, ночной сестры будет достаточно. Я постараюсь прислать. Загляну поутру. Теперь ему нужен строгий режим. Еще одна такая бурная ночка со старыми приятелями, и он покойник.

      Все выходные дядя Болдуин, на радость доктору Форестеру, пролежал в кровати. Уильям часто к нему заглядывал, но не обменялся и двадцатью словами. Иногда дядя поднимал на него глаза, в которых читалась ирония, приводящая Уильяма в замешательство. До понедельника он слонялся неприкаянно по дому, принимаясь то за одно бесполезное занятие, то за другое.

      Однако в понедельник дядя Болдуин, кажется, вернулся к жизни. Он посвежел, взбодрился и не прочь был побеседовать. Вернувшись вечером из солодильни, Уильям нашел дядю сидящим в кровати и довольно возбужденным.

      – Я должен с тобой поговорить, сынок.

      – Говорите, дядя, за чем же дело стало? – улыбнулся Уильям.

      – Тут двумя словами не обойдешься. Доктор ведь вот-вот будет?

      – Да, – подтвердил Уильям. – В течение ближайшего получаса.

      – Тогда отложим разговор, – решил дядя Болдуин. – Зайди ко мне после ужина, хорошо, сынок? Учти, дело важное.

      – Непременно зайду, – пообещал Уильям, всем видом показывая, что верит в важность дела. Грустно смотреть, как пожилой человек из последних сил пытается держать марку. Даже в пятницу вечером, едва живой, он потрудился предупредить племянника насчет Гарсувина,